– Она ждет ребенка, да? – уточнил я, понимая, что если сейчас начну плясать, то это неправильно поймут.

– Совершенно верно, – ответил доктор и поднял вверх указательный палец. – И да! Очень советую воздержаться от нагрузок и не волновать ее.

– А у нас кулинарный конкурс… вот… через неделю, – растерянно пробормотал я. Доктор вздохнул.

– Ищите ей помощника, хотя я бы рекомендовал отказаться.

Прадед обрадовал доктора Смитссона еще одной золотой монетой, и тот откланялся. Я вошел в комнату, и Азора посмотрела на меня с такой улыбкой, словно у нее уже был какой-то план.

– С ума сойти, правда? – спросил я и, запустив руки в волосы, дернул себя за косы – давно так не делал, а теперь вот старая привычка вернулась. – Я так рад, ты не представляешь! А доктор сказал, тебе нельзя участвовать в конкурсе.

Улыбка Азоры сделалась еще хитрее.

– Кажется, я знаю, что с этим можно сделать, – сказала она.

– Эльфийская магия? – уточнил я, и Азора ответила:

– Да. Она самая.

Азора

– Как, по-твоему, эльфийские владычицы прежних времен бились на войне чуть ли не до самых родов?

Меня окутывало мягкое золотое облако – та магия, которую я так долго копила где-то в глубине души, выплыла в мир, чтобы лечь вокруг моего тела невесомыми складками плаща и укрыть от любых возможных травм. Фьярви смотрел, как зачарованный, даже приоткрыл рот от изумления. А я вслушивалась в себя, пытаясь уловить легкую пульсацию новой жизни, и чувствовала, как все темное и тяжелое, все, что нам с Глорией пришлось пережить в прошлом, выметается прочь.

Когда я сказала Эленверу, что у нас будет ребенок, то он горячо обрадовался – на словах. А на следующий день бросил в меня чашку из-за того, что чай оказался холодным. Тогда я подумала, что сделала что-то не так. Ведь не может мой принц, мужчина, который посвящал мне стихи и песни, сделать это просто потому что. Я попросила у него прощения, и это было первым шагом в ад – Эленвер поднялся и ушел, не говоря ни слова. Через три дня он вернулся: к тому времени мне уже успели сообщить, что он провел время с фрейлинами своей матери, и они не читали книги.

«Ты сама во всем виновата, – холодно сказал он. – Если бы ты вела себя иначе, я бы тоже был другим».

Тогда мне хотелось умереть – и моя магия поднялась на поверхность, укутывая меня и Глорию от любой боли внешнего мира.

– Невероятно… – прошептал Фьярви. Протянув руку, он дотронулся было до золотого марева и тотчас же отдернул пальцы: – Щекочет!

– Да, – рассмеялась я. Облако медленно гасло: теперь я могла делать все, что захочу, и это не причинило бы мне и ребенку ни малейшего вреда. – Так что я спокойно могу идти на конкурс.

– Но никакой стряпни на кухне! – решительно заявил Фьярви. – Пусть едят у Морави или я не знаю, где, но незачем тебе больше стоять у печей. Это тяжелая работа.

Я понимающе кивнула.

– Я обещаю, что буду только отдавать распоряжения моим домовым, – сказала я, и Фьярви вздохнул с облегчением. – И стану делать перерывы. Сам понимаешь, в гостинице все номера забронированы ради моей стряпни. Нам не надо, чтобы о «Вилке» говорили плохо.

Несколько дней назад я заглянула в кабинет Фьярви – его там не было, я решила подождать и случайно заглянула в бумаги на столе. Фьярви готовил документы для того, чтобы после конкурса продать гостиницу: тогда цена на нее достигла бы пика, и он сумел бы выручить хорошие деньги. Я не стала спрашивать, зачем ему это понадобилось – успела достаточно узнать его, чтобы понять: он ничего не сделает во вред себе или своей семье – но эти бумаги заставили меня придумать еще один план.

И для этого мне надо было победить в кулинарном конкурсе.

– Интересно, какой он, – на часах было начало первого, Келлеман давно погрузился в сон, а мы лежали в золотистом сумраке комнаты, и нам не спалось. – Или она…

У Фьярви был мечтательный и задумчивый вид. Он накручивал мой локон на палец и строил планы на жизнь – я сама удивлялась тому, насколько это непривычно и странно: знать, что впереди будет что-то очень хорошее, и мы точно будем счастливы.

– Он будет любить книги, как я, – ответила я. – И у него будет твоя деловая хватка.

– Думаешь, это будет мальчик? – поинтересовался Фьярви. – Ты не против, если мы назовем его Конрадом?

– Не против, – кажется, я давно столько не улыбалась. Все это было настолько чистым, светлым и правильным, что мне хотелось улыбаться. – Твой прадед очень хороший. Я рада, что он живет с нами.

За несколько дней Глория сдружилась со старым Конрадом – с моими родителями у нее никогда не было такой дружбы. Зачем катать девочку на шее? Зачем забираться на дерево, чтобы оторвать для нее янтарный кусок смолы? Зачем рассказывать сказки, захватывающие и жуткие? Мой отец назвал бы это глупыми делами простолюдинов – а Конрад делал с искренним удовольствием. Глория показывала ему свои тренировки в магии, и Конрад с такой радостью смотрел, как листья и цветы кружатся над ее ладонью, что у меня сжималось сердце.

Мы сбежали из Благословенного края и нашли свою настоящую семью. Возможно, стоило вытерпеть всю боль, чтобы теперь найти счастье.

– У него есть кое-какие сбережения, – признался Фьярви. – Он сказал, что отдаст их вам… я видел в «Вестнике артефакторики» штуку, которая может стереть ваши шрамы.

Стереть наши шрамы? Сначала я не поняла, о чем он говорит, а потом вспомнила. Шрамы, да. В Келлемане никто не обращал на них внимания. Я волновалась за Глорию – но, заведя дружбу с мальчиками Дархана, она в самом деле стала кем-то вроде орочьей принцессы, и я готова была поклясться, что и короткая стрижка, и шрам ей пришлись по душе.

Это было памятью о том, что нам пришлось пережить. В каком-то смысле это было знаком нашей с ней смелости и правды.

И конечно я не могла допустить, чтобы старый Конрад, который покинул свой клан и начинал новую жизнь в Келлемане, остался бы без гроша.

– Даже не выдумывайте, – решительно заявила я и, приподнявшись на локте, посмотрела на Фьярви и спросила: – Ты меня любишь?

Лицо Фьярви дрогнуло, и он с такой же решительностью ответил:

– Люблю. И всегда буду любить.

– Шрам тебе мешает меня любить?

– Нет! – воскликнул Фьярви и даже сел. – Нет, ни в коем случае! Как ты вообще могла такое подумать?

– Вот и не занимайтесь глупостями, – посоветовала я. – Он мне не мешает. Глории тоже. В конце концов, я уверена, что где-то в ее учебниках есть способ разглаживания кожи.

Фьярви устало провел ладонями по лицу. Посмотрел на меня с теплом и надеждой. Я улыбнулась и взяла его за руку.

– Я тоже тебя люблю, Фьярви, – искренне призналась я. – А сейчас давай спать. Завтра у нас много забот.