— Спи спокойно, товарищ, — ехидно сказала она охраннику «Красного шерла». — Я дала зарок больше не взламывать витрин!

И ушла прежде, чем он вышел из ступора и что-то заблекотал ей вслед.

Дома первым делом Алёна съела два творожка, подкрепив угасшие силы и несколько поправ привядшее настроение (все время вспоминался зачем-то Илья, как будто его кто-то звал в память!), ведь еда, как известно, лучший транквилизатор! — и села за компьютер. Однако соединиться с Интернетом было невозможно. Алёна позвонила в службу техподдержки и выслушала обращение к клиентам «Волгателеком», мол, ежели они, клиенты, испытывают трудности с выходом в Интернет, это связано с профилактическими работами на линии, за что примите наши извинения, работы закончатся в ноль часов сорок пять минут.

Нет, вы подумайте, какая невероятная точность!

— Лучше б вы в ноль часов сорок пять минут начали эти свои работы! — в сердцах сказала Алёна и попыталась выйти в Интернет через свою замечательную «Nokia», но отчего-то не получилось. Неужели и тут все приоритеты захватил ненасытный «Волгателеком»?

Смирившись с тем, что кое-каких ответов придется ждать до утра, Алёна легла в постель.

То есть сначала она пошла в ванную, смыла краску с ресниц, почистила зубы, умылась, постояла под душем и только потом легла в постель — и даже зажмурилась от тоски — так пахла она Ильей и всем тем, что у Алёны с этим Ильей происходило!

— К черту, — злобно сказала Алёна, — к черту!

Не поленилась встать, собрать белье и бросить его в стирку. Не поленилась достать новое — невероятно гладкое, шелковистое, скользкое и прохладное, неописуемой красоты, все такое бледно-голубовато-охристое, производства Чебоксарской фабрики — вот такое белье постельное теперь у нас в России делают, ага! — и заново застелить постель. Ради такого белья пришлось и рубашку ночную сменить. Наконец Алёна возлегла на свое одинокое ложе, кое так и хотелось назвать интеллектуальным — хотя почему, собственно?! — выключила бра над головой и блаженно прикрыла глаза. Тотчас вспомнила, что забыла вздеть в ушки любимые французские затыкалочки, приподнялась, потянулась к коробочке — и тут же зазвонил мобильник.

С надеждой глянула на дисплей, мечтая увидеть надпись: номер не определен, — но нет, номер вполне определился, какой-то городской, судя по цифрам, из верхней части города (Верхняя часть Нижнего, она так и называлась, эта часть), причем из самого центра.

— Алло?

В трубке молчали, только что-то шелестело, а может, вздыхало, невозможно было понять.

«Илья, это ты?» — хотела спросить Алёна, но не издала ни звука. Почему-то мурашки по спине прошли от этой шелестящей тишины.

Ларисса? Евгения? Кто?!

— Алло! — сказала Алёна как могла грозно. — Говорите немедленно, а то я трубку брошу!

Вообще-то в этом случае хуже всего пришлось бы трубке, однако почему-то звонивший перепугался.

— Извините, — раздался тихий девичий голос, — извините за беспокойство, но я вас очень прошу, вы ни во что лучше не вмешивайтесь. Для вас это просто так, забава, а вы очень многим хорошим людям навредить можете, понимаете? Не надо, не вмешивайтесь! Это не ваше дело! Вы только испортите все!

И в трубке раздались губки отбоя.

Что за чепуха?! Она готова была к угрозам, но к мольбам?!

Почудилось, может?

Набрала определившийся номер.

— Алло? — прошелестел тот же голос.

— Вы мне только что звонили, — сказала Алёна, стараясь скрыть растерянность. — Но трубку-то зачем бросили? Давайте поговорим. В чем дело? Чем я могу повредить кому-то?

— Умоляю… — выдавила девушка, и Алёна поняла, что она плачет. — Умоляю… никогда не звоните сюда больше. Вы меня погубите, я и так… и я так жить не хочу, а еще вы тут…

Она отчаянно всхлипнула и бросила трубку.

Нет, конечно, это была какая-то разводка, шутки какого-то ночного идиота, вернее, идиотки, Алёна это прекрасно понимала, а все же… кошки еще долго скребли на душе, не давая уснуть, и никакой «Вискас» их бы не утихомирил. Да и не было у нее «Вискаса», честно говоря…

Лерон обернулась.

Высокий, черноволосый, зеленоглазый, широкоплечий, ему сильно за тридцать, лицо не то чтобы красивое, но приятное, улыбка хорошая, хотя не слишком-то искренняя — губы веселые, а глаза холодновато-печальны, ничего себе — адвокат… Разве такие адвокаты бывают?

Лерон смутилась до невозможности, как семиклассница в присутствии нового учителя. Вообще, ей не так уж часто приходилось общаться с незнакомыми мужчинами, не обзавелась она привычкой к легким, непринужденным беседам ни о чем.

— Добрый день, Илья… а по отчеству как вас?

— Можно без отчества, а вообще-то я Илья Ильич.

— Ага, понятно, — сказала Лерон с весьма глубокомысленным и настолько же бессмысленным кивком. — Илья Ильич, а все же, кто вас прислал?

— Я не могу вам сказать, — ответил адвокат. — Это профессиональная тайна, понимаете? Я не могу выдать своего клиента. Я просто хочу рассказать вам одну историю. Вот послушайте. Только пойдемте сядем, что ли? Вон там, около «Гардении». Или, может быть, мороженого хотите? Кофе?

— Кофе я не люблю, — испуганно сказала Лерон, которая за последнюю неделю своей городской жизни вынуждена была выпить столько кофе, что у нее в желудке становилось горько при одном только этом слове. — А мороженое не могу, горло болит. Так что спасибо. Но посидеть можно. Вы рассказывайте, рассказывайте!

Илья Ильич спросил себе кофе и, помешивая в чашке и иногда взглядывая на Лерон, начал:

— Много лет тому назад…

— В некотором царстве, в некотором государстве… — подхватила Лерон, изо всех сил пытаясь развеселиться от такого загадочного, сказочного начала.

— Зачем далёко, как выразился бы Пушкин? — улыбнулся адвокат. — Лет двадцать семь или двадцать восемь тому назад в деревне Правобережной, хорошо вам знакомой, жила-была очень красивая девушка, в которую были влюблены два парня. Девушку звали Олей, а парней — Лешей и Колей. Колю взяли в армию. Леша болел — его не призвали. Коля уехал — и как в воду канул: ни писем, ни каких-то других вестей не подавал. Оля обиделась и вышла замуж за Лешу, который ей проходу не давал. А между тем любила она Колю. Прошло полгода после их свадьбы, и Николай вернулся — с беременной женой. Она была, что называется, на сносях, и Оля поняла, что ее бывший возлюбленный изменил ей первым. У нее немножко отлегло от сердца — все же она не так уж и виновата, оказывается. Правда, сознание этого ее не слишком-то радовало. Как-то семейная жизнь у нее не ладилась. Жена Николая уже родила сына, а на Олю косились соседки: она не беременела. Ездила к врачу, тот сообщил, что у нее все хорошо. Пристала к мужу, который все ходил печальным, и выяснила, что он давно знает: не может быть у него детей. Но он не смог открыть это Оле, боясь потерять ее. Оля была так потрясена обманом, что убежала ночью куда глаза глядят, долго блуждала по берегу и все плакала, и вот наткнулась на костер рыбака. У костра сидел Николай. Узнав его, Оля снова принялась плакать, а он ее утешал. И утешил так, как давно хотели утешиться эти двое, тосковавшие друг без друга. Когда все между ними свершилось, они решили больше не встречаться. Оба они были порядочные, совестливые люди, оба семейные, а жили-то в деревне… боялись позора. Оля вернулась домой как ни в чем не бывало, и муж, счастливый, что она все же воротилась, и слова ей не сказал в укор. Молчал он, и когда Оля призналась, что беременна… от другого. Молчал, но в глазах у него таилось счастье. Он был страшно рад будущему ребенку. Он никогда ничем не попрекнул жену, не спросил, чье дитя. Это было его дитя, его дочь! Этот человек страстно любил свою жену и ребенка обожал. Девочка выросла, даже не подозревая, что он не родной отец ей. Вы ведь никогда не подозревали об этом. Верно, Лерон?