«Посвященный в тайну Всевышнего, под сенью Всемогущего обитает. Скажу Господу: Ты мое прибежище и моя крепость, мой Бог, на которого я уповаю...» (Пс. 91 [90]: 1—2).

Еврейская традиция утверждает, что Моисей является автором десяти псалмов, вошедших в сборник канонических песнопений Теилим (Псалтырь) — с 90-го по 100-й (в синодальном переводе — с 89-го по 99-й). Первый из этих псалмов, вероятно, был написан еще до прихода Моисея в Египет и отразил его размышления о природе Бога и характере Его взаимоотношений с человеком:

«Молитва Моше, человека Божьего. Господи, обителью ты был для нас из рода в род. Прежде, чем родились горы и создал Ты землю и Вселенную, от века и до века — Ты Бог! Доводишь Ты человека до изнеможения и говоришь: "Возвратитесь, сыны человеческие!" Ибо тысяча лет в глазах Твоих, как день вчерашний... Ибо все дни наши прошли в гневе твоем, растратили мы годы наши быстро, как звук. Дни лет наших — семьдесят лет, а если сильны — восемьдесят лет, и надменность их суета и ложь, ибо быстро мелькают они, и умираем мы...» (Пс. 90 [89]: 1—10).

Таким образом, в этом и в остальных своих псалмах Моисей утверждает все те же идеи монотеизма, провозглашает Бога вершителем судеб как отдельных людей, так и целых народов, несущего людям только благо. И даже если порой кажется, что в мире торжествуют ложь и несправедливость, то эта картина обманчива. Это ощущение, утверждает Моисей, возникает от того, что человеку не дано проникнуть в замыслы Бога, увидеть полную картину происходящего во временной перспективе и понять, что все в итоге оборачивается к добру. В жизни выигрывает всегда тот, кто делает выбор в пользу добра и выполнения нравственных законов Бога:

«Как величественны дела Твои, Господи, очень глубоки помыслы Твои. Человек невежественный не знает и глупец не понимает этого. Когда разрастаются нечестивые, как трава, и процветают все творящие беззаконие, это для того, чтобы быть истребленными навеки... И видел глаз мой, как пали враги мои, о восстающих на меня злодеях слышали уши мои. Праведник, как пальма расцветет, как кедр в Леваноне возвысится. Насажденные в доме Господнем, во дворах Бога нашего расцветут они. Еще и в старости расти будут, станут тучны и сочны, чтобы возвещать, что справедлив Господь, крепость моя, и нет в Нем несправедливости» (Пс. 92 [91]: 6—10,12—16).

Еврейские мистики утверждают, что в псалмах Моисея, помимо прямого смысла, закодированы весь будущий ход человеческой истории и величайшие тайны мироздания, и все эти тайны были открыты ему именно тогда, во время пребывания пророка на горе Синай...

Между тем дни проходили за днями, и с каждым новым днем в народном стане возрастала тревога: что будет, если Моисей не вернется к указанному им сроку? Кто вообще знает, что могло случиться с ним на горе Синай? Ведь в горах одинокого путника то и дело подстерегает множество опасностей: он может сорваться в пропасть, на него может напасть дикий зверь, его может завалить камнепадом в пещере. Наконец — кто знает? — он мог просто не выдержать встречи лицом к лицу со своим невидимым Богом и умереть от разрыва сердца!

Возможно, именно это усиливающееся нервное напряжение и привело к тому, что евреи не то чтобы сбились со счету, но ошиблись в определении срока возможного возвращения Моисея. Тот, говоря о сорока днях, имел в виду, что пробудет на Синае сорок полных суток, в то время как народ вел счет с неполного дня, в середине которого пророк начал свое восхождение на гору.

На тридцать девятый день отсутствия Моисея в лагере началась настоящая паника. Кто-то бродил по стану, как помешанный, и спрашивал, куда теперь идти, кто выведет их из этой пустыни — ведь без надежного проводника они будут блуждать в ней, пока не умрут от голода и жажды. Другие бились в истерике и вопрошали: где Моисей, что с ним стряслось, жив ли он вообще?! Третьи призывали на помощь Бога и, не получая ответа на свои мольбы, начинали поднимать кулаки в сторону неба. Напрасно Аарон и Хур ходили от шатра к шатру и пытались успокоить людей, убеждали их, что Моисей вот-вот вернется. Паника нарастала, и сеяли ее в основном «эрев рав» — прибившиеся к евреям египтяне. Теперь все произошедшее всего сорок дней назад мнилось иллюзией, видением, которому не стоило доверять, и они вспоминали о величественных храмах Египта, олицетворяющих мощь его богов.

В это время в лагере израильтян, говорит мидраш, и появился откуда ни возьмись хананейский жрец, который, согласно преданию, конечно, был никаким не жрецом, а самим Сатаной, этим ангелом-обвинителем, принявшим облик хананея.

— Стоит ли полагаться на какого-то призрачного невидимого Бога?! — вещал он. — Нет, следует задобрить божеств реальных, которые помогут нам в наших бедах и горестях!

— Не слушайте его! — обратился к толпе Аарон. — Помните, что сказал вам Бог, когда вы стояли у Синая: «Я — Господь! Да не будет у тебя иных Богов, кроме Меня!» Вспомните клятву, которую вы дали Богу через Моисея!

— Моисей?! — усмехнулся жрец. — Силою моих чар я могу вам показать, что случилось с вашим Моисеем!

Жрец воскурил благовония, и к небу взметнулся густой белый дым. Постепенно он развеялся, и перед глазами евреев предстало ущелье, на одном из отрогов которого неподвижно лежало тело их вождя.

Моисей был мертв — в этом больше не было никаких сомнений.

Давайте, читатель, чуть остановимся и попробуем снова посмотреть на происходящее глазами человека, не верящего в Божественную природу Синайского откровения. Ему не так- то сложно объяснить все происходящее с чисто рациональных позиций — скажем, с позиций социопсихологии.

Тот факт, что Моисей, побудив ведомый им народ пережить необычайный душевный подъем, неожиданно покидает его, можно объяснить как угодно. Можно тем, что, реализовав определенную часть задуманного плана, он почувствовал потребность уединиться и тщательно обдумать следующий этап. Это звучит тем более логично, что для Моисея, как и для любого лидера, было крайне важно внушать людям ощущение, что у него продуман каждый шаг, что он прекрасно предугадывает последующее развитие событий и с легкостью находит решения возникающих проблем. Понятно, что, оставшись без вождя, совершенно еще неприспособленные к самостоятельной жизни и вдобавок абсолютно незнакомые ни с пустыней, ни с искусством выживания в ней, бывшие рабы просто не могли не запаниковать — их реакция на «исчезновение» Моисея выглядит вполне естественной и психологически оправданной.

Но можно найти уходу Моисея на сорок дней и куда более циничное объяснение. Скажем, его желанием доказать, что здесь, посреди пустыни, ему нет замены как лидеру — и с точки зрения этой версии он прекрасно понимал, что без него в лагере начнется паника, и вернулся только после того, как она началась.

Но в том-то и дело, что вся дальнейшая логика повествования, весь последующий ход событий опровергает эти и другие подобные версии. Чтобы понять это, давайте снова вернемся к все тем же древним источникам.

Мидраш говорит, что видение, вызванное принявшим облик языческого жреца Сатаной, не было ложным. Тело Моисея и в самом деле лежало в это время на отроге ущелья, и с точки зрения физических законов нашего мира было мертво или выглядело как мертвое. На время разговора с Богом, поясняет это предание далее, душа Моисея отделилась от материальной оболочки, и состояние, в которое погрузился пророк, не было простым сном — все процессы жизнедеятельности на этот период прекратились.