О том, что происходило дальше, хорошо известно любому, даже никогда не читавшему Библию человеку — Моисей разбивает полученные им от Бога скрижали:

«И было, когда он приблизился к стану и увидел тельца и пляски вокруг него, воспылал гнев Моше, и бросил он скрижали, которые нес в руках, и разбил их о подножие горы...» (Исх. 32:19).

При этом обычно данная сцена воспринимается как еще одно доказательство, что в состоянии гнева Моисей совершенно не владел собой, а между тем впадал он якобы в это состояние достаточно легко и часто. Однако если задуматься и внимательно вчитаться в текст Библии и мидрашей, то становится ясно, насколько поверхностной является подобная версия событий.

Если бы Моисей впал в безудержную неконтролируемую ярость, он бы разбил скрижали тут же, как только увидел пляски вокруг тельца. Но он продолжает свой путь к главной площади стана, месту народного гульбища и, только оказавшись в его центре, более того, видимо, поднявшись на какое-то возвышение — подножие горы или холма, в гневе на глазах у всех разбивает Скрижали Завета.

Все это невольно наводит на мысль, что хотя Моисей, безусловно, гневался, и сильно гневался, он отнюдь не терял контроля над собой. Напротив — он прекрасно осознавал, что делает. Скажем больше: совершенно понятно, почему Моисей поступает именно так.

Если он в эту минуту начал бы взывать к толпе, попытался бы прочитать ей проповедь, то есть стал бы обращаться к ее разуму, его бы закидали камнями, как Хура — хотя само появление Моисея, которого считали погибшим, вне сомнения, произвело определенное впечатление. Но в тот момент, когда вместо каких бы то ни было слов Моисей поднимает над головой драгоценные скрижали и на глазах у всех с диким криком разбивает их вдребезги, это производит на разгулявшихся людей ошеломляющее впечатление'. На какие-то мгновения они впадают в состояние шока. В лагере устанавливается гробовая тишина, и Моисей спешит воспользоваться достигнутым эффектом: схватив золотого тельца, он бросает его в пылающий на жертвеннике огонь и подкидывает туда поленья, чтобы пламя разгорелось жарче.

Это повергает толпу в новый шок: люди завороженно следят за тем, как тот, кого они только что считали богом или символом бога, на глазах расплывается, теряет форму и превращается в сверкающую на солнце тягучую жидкость, а Моисей все продолжает и продолжает наращивать температуру пламени, пока эта жидкость не загорается и не превращается в темный порошок. Дальше Моисей бросает этот порошок в чан с водой, зачерпывает из него воду и протягивает ее столпившимся вокруг него людям, предлагая им выпить эту воду.

«Первый поступок Моисея состоял в том, чтобы посредством какого-то конкретного действия дать понять народу, что бог их заблуждений — полнейшее ничтожество, — комментирует эту сцену раввин Ш. Р. Гирш. — Он не только разбил тельца, но и приказал каждому члену своей нации физически участвовать в полном разрушении этого бога. Люди должны были, так сказать, выпить своего бога... Тот факт, что никто и пальцем не пошевелил, чтобы спасти своего бога от рук "этого человека Моисея", и то, что ни один не отказался выпить прах своего идола, было первым знаком покаяния в народе и в то же время доказательством того, что более энергичное воздействие могло бы уберечь людей от заблуждения».

С этой точки зрения становится понятным, почему свои первые словесные претензии Моисей обращает не к народу, а к Аарону.

— Что тебе сделал этот народ, что ты ввел его в такой страшный грех?! — вопрошает он брата.

Это еще один вечный урок лидерства: с точки зрения Моисея, подлинные вожди нации никогда не должны искать объяснения тех или иных трагических событий в том, что толпа поддалась своим низким инстинктам и стала неуправляемой. Роль политического и идейного лидера как раз и заключается в том, чтобы уметь пресекать подобные вспышки, уметь вести за собой народ, поворачивать его настроения в нужное ему русло, а не потакать пагубным желаниям людей. Своим вопросом к Аарону Моисей провозглашает, что лидер всегда несет ответственность за деяния своего народа и за его нравственное и духовное состояние, и никакие отговорки здесь неприемлемы.

И Аарону не остается ничего, кроме оправдания и возложения, по меньшей мере, части вины за случившееся на людей.

— Ты же знаешь, каков этот народ, когда он одержим злом, — говорит Аарон.

Но пока Аарон подробно отчитывался Моисею о происшедшем, напряжение в стане нарастало. Шок прошел, и теперь те, кто решил, что служить таким идолам, как телец, куда приятнее, чем суровому Богу Моисея, начали явственно сжимать кольцо вокруг пророка и его брата, и их намерения не вызывали никаких сомнений.

В этой ситуации Моисей (тот самый Моисей, которого так часто на протяжении истории обвиняли в неумении владеть собой) проявляет поистине железное хладнокровие.

— Кто за Господа — ко мне! — выкрикивает он короткую фразу, и несколько сотен левитов, словно очнувшись от оцепенения, бросаются к нему на помощь.

И дальше Моисей произносит следующие слова, наверняка пугающе звучащие для слуха современного человека.

— Так сказал Бог, Бог Израиля, — говорит Моисей левитам. — Повесьте каждый свой меч на бедро и пройдите по стану, туда и сюда, от ворот до ворот, и убивайте — каждый своего брата и каждый своего друга и каждый своего родственника из тех, кто принимал участие в плясках вокруг тельца!..

Нигде в Библии мы не находим подтверждения тому, что Бог отдал Моисею такое распоряжение. Нет, в данном случае речь явно идет о решении, принятом им сугубо самостоятельно и ссылка на то, что «так сказал Бог» нужна ему лишь для того, чтобы ни у кого не возникло сомнений в правомочности и справедливости отданного страшного приказа. В сущности, перед нами — одно из самых древних описаний гражданской войны, в которой брат шел на брата, сын на отца, друг на друга именно по идеологическим, а не каким-либо другим соображениям.

«И сделали левиты, как повелел Моше, и пало в тот день из народа около трех тысяч человек. И сказал Моше: "Сегодня посвятились вы для служения Богу, потому что каждый из вас показал готовность убить собственного сына и собственного брата по приказу Его, заслужили вы сегодня благословение"» (Исх. 32:28-29).

Можно, наверное, долго спорить о том, насколько прав был Моисей, отдавая приказ, приведший к убийству почти трех тысяч человек. Однако многие — не только теологи, но и историки — считают эти его действия вполне оправданными: если он действительно задался целью сформировать народ, верный идее единственного Бога, то только такие решительные и необычайно жесткие меры могли на том этапе истории убедить евреев, что Моисей может снисходительно отнестись к попыткам оспорить его право на лидерство, но никогда не позволит покуситься на данный через него Закон, на саму идею единственности Творца Вселенной и Его безграничной власти над природой и человечеством. Тем более, повторим, что, вероятно, служение золотому тельцу приняло формы, вызывавшие у Моисея такое омерзение, что он не испытывал к участникам этого служения и тени жалости.

Так — похоронами Хура и трех тысяч отступников — закончился жаркий и долгий день 17 таммуза 2448 года по еврейскому летосчислению, лета 1313 года до н. э.