– Я, пожалуй, пойду. Мешать вам только буду.

– Сиди, – цыкнул я. – Лучше затвор протри у своей винтовки.

«Штугу» я пока не видел, но разглядел вверху минометный расчет в неглубоком окопчике. Позвал Антона Бондаря:

– Видишь минометчиков?

– Ну, вижу.

Двое немцев в касках опускали в ствол мины. Короткий хлопок и звон набирающего высоту «огурца». Через некоторое время взрыв, следом другой, третий.

– Выберись на бугор и врежь по ним. До них метров двести. Из «дегтярева» ты их возьмешь.

– На бугре укрытий нет. Что, мне к мертвым пулеметчикам ложиться?

– Там моя ячейка осталась, – сказал красноармеец. – И воронка просторная от снаряда.

– Ты чего лезешь? – недовольно пробурчал сержант.

– Быстрее, Антон. Сам знаешь, как нас минометы достают. А отсюда стрелять нежелательно. По самоходке внезапно надо ударить.

Бондарь вылез наружу. За ним следовал второй номер, он тащил металлический футляр с запасными дисками.

Вскоре мы услышали очереди из «дегтярева». Пристрелочную и длинную, на половину диска. Трассы шли выше. Опустошив с ходу один диск, Бондарь двумя-тремя очередями выпустил второй. Притихшие было минометчики снова взялись за дело. Работали сразу два 50-миллиметровых миномета. Я понял, что Бондарь толком не целится, опасаясь вызвать на себя огонь.

– С таким темпом он ствол спалит, – заметил Скворцов. – Не понимает, что ли?

– Лучше нас все понимает. Торопится побыстрее отстреляться. Эй, Бондарь, смотри, не заклинь пулемет! – крикнул я. – И прекрати в небо пулять.

Через минуту мне стало не до него. Выползла на малом ходу самоходка и ударила из своей короткой пушки. Мне мешали целиться деревья в саду. Ну, продвинься еще на пяток метров!

Но «штуга» открыла пулеметный огонь, а затем выпустила несколько снарядов подряд с прежней позиции. Я хорошо различал лишь верх рубки, мои пули, скорее всего, просто отрикошетят.

– Паук! Сволочной паук, – ерзал рядом со мной белобрысый помощник.

Я понял, что позицию придется менять нам, а вылезать из окопа не хотелось. Бугор неплохо пристрелян пулеметчиками. Но произошло неожиданное. Командир «штуги» тоже не очень хорошо видел цели сквозь деревья. Мотор взревел, и машина, повернувшись, пошла прямо на нас.

– Мама, – ахнул пехотинец в несуразно большой каске и сделал движение, чтобы подняться.

Наверное, хотел выскочить из траншеи.

– Сиди на месте! Убьют.

Когда самоходка выскочила на открытое место, я дважды нажал на спуск, целясь в пулеметную установку рядом с пушкой. Там броня потоньше. Брызнули искры, а нам ответили из пушки. Снаряд взорвался с недолетом. «Штуга» вырисовывалась сквозь дым темным пятном. Оставшиеся три пули я выпустил почти наугад. Паша мгновенно вставил новую обойму, лязгнул затвор, подавая патроны в ствол.

По броне звякнула пуля и ушла рикошетом вверх. Это стрелял Егор Гнатенко. Пулемет самоходки ожил, смахивая кусты смородины и бруствер немного правее нас. Снаряд с воем прошел выше на метр. Третьим выстрелом они нас прикончат.

Я посылал пули, тщательно целясь, и, видимо, пробил броню. Пушка полыхнула вспышкой, но прицел был явно сбит. Возможно, я ранил наводчика. Надо добивать эту тварь как можно быстрее.

Самоходка, увеличив ход, приближалась к нам. Объезжая толстое грушевое дерево, подставила борт. Я выстрелил три раза, целясь под гусеницу, между задними верхними колесами. Где-то там укрывался бензиновый двигатель мощностью триста лошадей.

Он задымил. Раскаленные пули БС-41 (последние из нашего запаса) со скоростью тысячу метров в секунду что-то воспламенили внутри.

– Ребята, ложитесь!

Я сдернул ружье с бруствера, каким-то чутьем угадывая, что сейчас прилетит снаряд. И это же чутье подсказывало, что двигатель поврежден крепко. Падая, разглядел жгут огня, выбивающийся из жалюзи.

Снаряд действительно прилетел. Но в загоревшейся машине прицелиться точно было невозможно. Он взорвался в стороне. Когда мы с Пашкой снова взгромоздили нашу пятизарядку на бруствер, дым валил клубами, а пламя выбивалось в нескольких местах. В немецких танках и самоходках всегда возят хороший запас снарядов. Сколько надо минут, чтобы они взорвались?

– Сейчас экипаж полезет! – крикнул я. – Не зевайте.

Выпустил две последние оставшиеся в магазине пули и подхватил свой ППШ. Скворцов целился из американского «томпсона». Пехотинец, сдвинув каску на затылок, выстрелил непонятно куда из винтовки.

Мы не прозевали экипаж. Впрочем, выскочили лишь три человека. Один скатился с брони, уже пробитый пулями. Паша Скворцов, не скупясь, опустошал круглый магазин «томпсона» на пятьдесят зарядов. Возбужденно кричал и торопливо выпускал пулю за пулей пехотинец в наползающей на глаза каске.

Я тоже стрелял. Все вместе мы свалили еще одного самоходчика. Третий упал, поднялся и, хромая, исчез в кустарнике. Самоходка взорвалась, выплеснув столб пламени, который накрыл машину клубящимся огненным куполом.

Это стало сигналом для роты. Понимая, что момент упускать нельзя, Евсеев сам повел людей в атаку. За ним бежал комиссар Малкин с наганом. Началась рукопашная схватка. Наши и немцы стреляли друг в друга в упор, в ход пошли штыки и саперные лопатки. Вдоль траншеи отступали, отстреливаясь из автоматов, несколько немецких солдат. Вслед полетели гранаты. После того как дым от взрывов рассеялся, на дне траншеи осталось лежать изорванное осколками тело. Остальные солдаты успели убежать.

В наш окоп спрыгнул Бондарь. Он был один.

– Второго номера в ногу ранило. Я его перевязал и в окопчике оставил. А здорово ты эту «штугу» уделал! Вдребезги.

Самоходку вскрыло взрывом, как жестяную банку. Торчали куски брони, внутри продолжало гореть и трещать.

– Там наши дерутся. Бери бойца, и вперед.

– С чем я пойду? Пулемет заклинило.

Он тряс его толстой рукой, как палку.

– Ты два диска в небеса за полминуты высадил. Поэтому и заклинило.

– Я минометчиков хотел прикончить.

Прочитав что-то в моем взгляде, Бондарь позвал пехотинца:

– Пошли. Товарищ старший сержант приказал.

– Постой, где твой второй номер лежит?

– Шагах в двадцати. Вон там.

Собственно, бой за хутор уже заканчивался. Мы взяли раненого и тоже спустились вниз.

Все были возбуждены. Расхватывали трофеи, фляжки с ромом, вооружались немецкими автоматами. Одну из гаубиц во время боя подорвали противотанковой гранатой, другую захватили в исправности.

Батальон соединился. В целом бой можно было назвать успешным. Немцы попытались залатать пробитую брешь в обороне, но это им не удалось. В траншеях и среди горевших домов хуторка насчитали более пятидесяти немецких трупов.