домой ни одну из вас.

Во время нашей первой размолвки, той дурацкой ссоры из-за

Селесты, я думала, что внутри меня что-то оборвалось. После

исключения Марли я почувствовала, что это произошло снова. Я

была уверена, что каждый раз, когда мы ругались, какая-то частица

моего сердца умирала. Но я ошибалась.

Только сейчас, лежа на больничной койке в пустом госпитальном

крыле, я поняла, что мое сердце разбито по-настоящему. И это

причиняло немыслимую боль. Раньше мне удавалось убедить себя,

что мне просто кажется, будто между ним и Крисс что-то есть. Что

это всего лишь плод моего разыгравшегося воображения. Теперь я

знала точно.

Она ему нравилась. Может быть, так же сильно, как я.

В ответ на его предложение помощи я кивнула, не в силах

выдавить ни слова.

Я твердила себе, что не должна давать волю чувствам и не дам ему

завладеть моим сердцем. Наши отношения с Максоном начались

169

КИР А КА С С

как чисто дружеские, и, возможно, лучше было бы им таковыми и

оставаться. Теперь я была уничтожена.

—

Мне пора, — сказал он. — Тебе нужно поспать. У

тебя был очень трудный день.

Я закатила глаза. Это еще очень слабо сказано.

Максон поднялся и оправил костюм.

—

Так многое хотелось объяснить тебе. Я действи-

тельно считал, что потерял тебя.

Я пожала плечами:

—

Все в полном порядке. Правда.

—

Сейчас я это вижу, но те несколько часов, когда я

готовился к худшему.... — Он помолчал, взвешивая свои слова. —

Обычно из всех девушек мне легче всего говорить с тобой об

отношениях. Но у меня такое ощущение, что обсуждать их прямо

сейчас не самое мудрое решение.

Я склонила голову и кивнула. У меня не было сил беседовать о

моих чувствах к человеку, который, по всей видимости,

неравнодушен к другой.

«-6s 170

Э ЛИ ТА

—

Америка, посмотри на меня, — попросил он не-

громко. Я повиновалась. — Ничего страшного. Я готов ждать.

Просто хочу, чтобы ты знала... Не могу подобрать нужные слова и

выразить, как я рад, что ты здесь, целая и невредимая. Никогда в

жизни не был ни за что так благодарен судьбе.

Я ошеломленно молчала, как всегда, когда ему удавалось

затронуть чувствительную струнку в моем сердце. Но в глубине

души меня беспокоила легкость, с которой я поверила его словам.

Снова.

—

Америка, спокойной ночи.

Была ночь понедельника. Или утро вторника. Время такое позднее,

что сказать точно сложно.

Мы с Крисс весь день трудились не покладая рук, выискивая

подходящие отрезы материи, руководя слугами, которые их

развешивали, подбирая наряды и украшения, выбирая фарфор,

продумывая приблизительное меню и заучивая итальянские фразы

в надежде, что какие-то из них осядут в голове. Мне было проще, я

хотя бы знала испанский. Эти языки были так схожи, что

итальянские слова запоминались быстрее. Крисс изо всех сил

старалась не отставать.

Казалось, я должна валиться с ног, но все, о чем я могла думать,

были слова Максона.

Что произошло с Крисс? Каким образом она вдруг так внезапно с

ним сблизилась? Может, я зря на этом так зациклилась?

Все дело было в Максоне.

Как бы я ни сопротивлялась, он мне нравился. И я не была готова

полностью поставить крест на наших отношениях.

Должен же быть способ разобраться со всей этой путаницей. Я

размышляла обо всем, что произошло, пытаясь отделить одну

проблему от другой, и мало-по- малу разделила их на четыре

категории.

172

Э ЛИ ТА

Мои чувства к Максону. Чувства Максона ко мне. То, что

происходит между мной и Аспеном. И мои чувства по поводу

перспективы стать принцессой.

Из всех сомнений, которые терзали меня, пожалуй, легче всего

было справиться с вопросом о статусе принцессы. По крайней

мере, в этой области у меня имелось кое-что, чего не было у других

девушек, — дневник Грегори.

Явытащила дневник из-под сиденья табурета, где прятала

наследие Грегори от мира, и от всей души понадеялась, что там

найдется решение моей проблемы. Грегори ведь не был

аристократом по рождению, ему пришлось к этому привыкать.

Судя по тому, что он писал про Хеллоуин, он уже готовился к

серьезным переменам в будущем.

Устроив себе гнездо из одеял, я углубилась в чтение.

Я хочу стать олицетворением традиционного американского

идеала. У меня прекрасная семья, и я очень богат; и то и другое

вписывается в этот образ. И ничто из того, что я имею, не

досталось мне просто так. Все, кто находится рядом, знают, как

много я трудился.

Но то обстоятельство, что я сумел воспользоваться своим

положением, хотя и пожертвовав столь многим там, где другие

не смогли или не захотели, превратил меня из безликого

миллиардера в филантропа. И все же Я могу успокоиться на

достигнутом. Я планирую добиться большего, стать кем-то

большим. Страной управляет Уоллис, а не я, и мне желательно

придумать, как дать народу то, что ему требуется, не став при