На балконе с видом на дворцовые сады мы потягивали восхитительный кофе и через переводчика вежливо справлялись о здоровье друг друга и о здоровье наших близких. Я похвалил впечатляюще прогрессивный характер его столицы: здесь и электрификация, и водопровод, и автобусное сообщение; султан указал, что в смысле прогресса за Лондоном все равно не угнаться. Потом он завел речь о писательстве: от наместника, сэра Стюарта, ему стало известно, что я пишу книги; сам он, по собственному признанию, книгу пока не написал, зато его брат написал, причем очень хорошую, с которой я непременно должен ознакомиться до отъезда из Лахджа. Султан поинтересовался, как я устроился в гостевом доме; я ответил, что условия просто роскошные; он указал, что в смысле роскоши за Лондоном все равно не угнаться. К слову: в тот момент я, как и предрекали немцы-инженеры, весь чесался от крапивницы. Султану я сказал, что в сравнении с Лондоном жизнь здесь куда более спокойная. Султан сообщил, что вскоре увеличит количество автобусов. Мы распрощались, и меня сопроводили к султану Ахмеду Фадли.

Брат его высочества жил на противоположной стороне главной площади в небольшом особняке с балконом. Султан Ахмед уже принимал визитеров. В гостиной сидели британский чиновник из политического отдела администрации, тот самый субалтерн, который ранее наблюдал за обрушением шатра, призванного стать дарбаром наместника, и султан Хаушаби; в числе присутствовавших был также секретарь; на узкой лестнице теснились многочисленная челядь и стража.

Султан Хаушаби – видный молодой человек в пышном одеянии – явно был не от мира сего. Забившись в угол, он смущенно похохатывал и украдкой засовывал в рот молодые веточки жевательного ката. Родственницы нечасто позволяли ему выбираться за пределы собственных владений. Султан Ахмед, статный мужчина лет сорока, с высоким лбом интеллектуала и изысканными манерами, неплохо владел английским. Он вел благочестивый образ жизни, отдавая предпочтение научным занятиям. В своих владениях, почти таких же обширных, как у брата, он самостоятельно следил за пахотными угодьями, экспериментируя с новыми методами орошения, с новыми тракторами и удобрениями, с новыми видами сельскохозяйственных культур – ни дать ни взять просвещенный представитель английской земельной аристократии восемнадцатого века.

Он показал мне свою рукопись – жизнеописание династии Фадли со времен глубокой древности до кончины его отца (застреленного, к несчастью, в 1915 году британским часовым во время эвакуации Лахджа). Написанная изысканным каллиграфическим шрифтом, она была дополнена многочисленными родословными древами, выполненными красной и черной тушью. Султан Ахмед планировал издать несколько экземпляров для своих друзей и родных, не рассчитывая на большие объемы продаж.

От султана поступило предложение прокатиться. Когда он отдавал приказы, слуги целовали ему колени; где бы мы ни остановились, прохожие спешили приветствовать его таким же образом. У видавшего виды автомобиля – думается, это был один из шедевров немецких механиков, собравших данное транспортное средство из обломков побывавшей в авариях техники, – на капоте красовался герб из страусиных перьев; рядом с шофером сидел вооруженный охранник. Мы поехали в загородную резиденцию султана, которая находилась в паре миль от его дома, и прогулялись по садам, среди кустарников, цветущих в тени кокосовых пальм на берегу ручья. Он распорядился, чтобы для меня срезали букет, после чего садовники принесли большую охапку мелких, сладко пахнущих розочек и каких-то крупных белых копьевидных цветов с колючими листьями и удушающе едким ароматом, за которыми, как позже объяснили мне немцы, закрепилась слава афродизиаков, безотказно действующих на женщин. Кроме того, он подарил мне двенадцать горлянок дхальского меда; из них восемь впоследствии выкрал управляющий гостевого дома, который, не сознавая своего великодушия, избавил меня не только от терзаний по поводу этого непрошеного дополнения к моему багажу, но и от возможных угрызений совести по поводу моей неблагодарности.

Вечер я провел в компании немцев, мало-помалу выуживая из производимого ими звукового потока общие сведения об их незаурядной профессиональной биографии. В возрасте восемнадцати лет, окончив школу в Мюнхене, оба, как и многие их сверстники, отправились на поиски лучшей жизни. Выпускники разделились по двое, торжественно распрощались и разбрелись по всему свету. Лишенные каких бы то ни было средств к существованию, они могли полагаться только на обрывочные знания практической механики и врожденной, по их мнению, способности к языкам. Перебиваясь случайными заработками в автомастерских, они проделали путь через Испанию и Северную Африку в Абиссинию со смутным намерением когда-нибудь добраться до Индии. Два года назад, остановившись в Бербере, они прослышали, что султан Лахджа только что с позором выгнал за мошенничество своего инженера-француза; в надежде занять его место немцы пересекли залив, получили желаемое и по сей день состояли на службе у султана. Для его высочества они выполняли все виды работ: от ремонта проколотых шин до строительства железобетонной плотины в обмелевшем русле для орошения всех угодий султаната. Отвечали за электроснабжение и городской водопровод, чинили огнестрельное оружие дворцовых стражников, подготавливали чертежи и руководили строительством всех новых зданий, давали консультации по выбору сельскохозяйственной техники, своими руками установили дворцовый ватерклозет – единственный в своем роде на всю Южную Аравию. В свободное время друзья занимались восстановлением брошенных армейских грузовиков и переоборудованием их в автобусы. Опасались они только одного – как бы султану не взбрело в голову прикупить аэроплан; с этой техникой, считали они, общего языка им не найти. Пока что механики были всем довольны, но все же задумывались о скором переезде, памятуя об опасности Застоя Духа.

Султан Ахмед, совмещавший свои мирные занятия с должностью главнокомандующего армией, наутро проводил смотр почетного караула, добиваясь высокой степени единообразия в вооружении и снаряжении солдат. Задолго до прибытия наместника их выстроили на дворцовом плацу по такому же принципу, по какому уличный торговец раскладывает на прилавке клубнику: самый презентабельный товар – на видное место. Начиная со вчерашнего дня на лошадях и верблюдах прибывали старейшины-данники, которых расквартировывали по всему городу в соответствии с их рангом. Собравшись в парадной гостиной султана, средь мебели из мореного дуба и плюшевых драпировок, старейшины являли собой весьма примечательное зрелище. Никто из присутствующих, кроме членов семьи Фадли и министров, не пытался следовать европейской моде. Старейшины из глубинки облачились в лучшие, самые яркие наряды; чуть ли не у каждого на поясе висел инкрустированный драгоценными камнями меч старинной работы. Почти не разговаривая, они неловко переминались с ноги на ногу и подозрительно косились друг на друга, подобно мальчишкам в первые полчаса детского праздника. В своих владениях большинство приглашенных, несмотря на богатые родословные, вели скромный, доходящий порой до убожества образ жизни, поэтому на великолепие Лахджа они взирали с благоговейным трепетом; прибывшие из самых отдаленных районов несмело ступали босыми ногами по брюссельским коврам и таращились от смущения, ничем не напоминая проницательных киношных шейхов с соколиным взглядом. За время ожидания меня по очереди представили всем старейшинам, и с каждым я через переводчика обменялся парой фраз: спросил, долго ли они добирались, каковы виды на урожай и не оскудевают ли пастбищные угодья.