Сгрёб в охапку одной рукой, словно ничтожную тряпку, которая ни черта не весила, бросив животом на стол так лихо, что воздух из груди вышел со свистом. Секундным рывком задрал рубашку до шеи и быстрым, властным толчком вогнал в лоно мраморный член до самого упора.

Снова наказал! Вот так вот жёстко и без предупреждения! Практически на сухую… Ещё и ремень с брюк выдрал и… начал хлестать в такт с толчками по напряженным, от острых ощущений, ягодицам.

— Ты могла разбиться! — Шлепок. Дёргаюсь, мысленно проклиная чертового психопата. — Сучка!!! Через балкон влезла?? — Ещё один удар. На это раз сильнее предыдущего. — Месяц у меня стоя спать будешь! — И я закричала. Впервые за три дня заточения. Задрав голову к потолку, выгнулась дугой и выпустила на волю громкий вопль, смирившись с поражением.

В ответ на стон, Давид лишь ускорился, но больше не бил. Фырчал, ругаясь себе под нос, и насаживался глубокими толчками на мягкую плоть, пока я не почувствовала, как он одеревенел и набух до максимума, а затем, схватив меня за волосы, потянув на себя, получил феерическую разрядку, несколько раз укусив за шею во время кульминационных фрикций.

Пока он застегивал ширинку и поправлял взъерошенные волосы на макушке, я по-прежнему лежала на столе, сверкая голыми, покрытыми красными пятнами ягодицами, широко расставив ноги, всхлипывала, глотая очередные ядовитые слёзы.

Вот и всё. Как обычно. Он просто плюнул мне в душу, осквернил моё тело, сорвал злость этим клятым ремнём и сейчас просто уйдёт, не сказав и слово, заперев комнату на замок до завтрашнего утра.

Надоело!

Осторчело всё к дьяволу!

Лучше бы и вправду разбилась.

— Попытаешься сбежать ещё раз, и я тебя к кровати привяжу. Или… ноги переломаю. — Огрызнулся напоследок, дёрнув за ручку двери.

— Нет, не надо! — отскочила от стола, но ноги настолько сильно затекли, что я тотчас же упала на пол, — Давиииид, не хочу, не хочу, не хочу! — Это был внутренний крик души.

Я устала. Я покорилась. Я готова была упасть перед ним на колени и ползать до конца своих дней. Он сломал меня. Я не ожидала, что так быстро прогнусь под ним. Я думала, я стала сильнее. Но… оказалось, что нет.

— Не оставляй меня одну. Не оставляй в темноте. Прошу… — Взмолилась, сжав кулаки до рези в коже, глядя в пол, а в ответ услышала громкий хлопок и удаляющиеся шаги.

* * *

С тех пор я не видела его три дня.

Время от ожидания делало из меня типичную сумасшедшую.

Но, вопреки угрозам Давида, я не собираюсь так просто сдаваться, хоть он уже и без того, разломал мою гордость в пух и прах.

Я снова вылезла через окно, вернувшись в комнату к той девушке, Кристине.

Если он не сказал мне кто она такая, я сама попробую выяснить.

Однако, это был не единственный мотив вернуться к девчонке.

Меня к ней просто тянуло необъяснимым образом. Хотелось разделить пополам наше с ней горе. Ведь мы, по сути, обе пленницы.

С двух до пяти девушка обычно спала. В это время сиделка занималась своими делами, а я тайком пробиралась в комнату, присаживалась рядом с кроватью и пыталась разговаривать с бедняжкой.

Когда я юркнула в комнату, Кристина бодрствовала. Просто смотрела в потолок привычным, пустым взглядом. Иногда мне казалось, что она неживая. Кукла, вылитая из воска, жуткий экспонат «Дома восковых фигур».

Давид отлучился по делам на несколько дней. Вместо него меня проведывала некая Вика. Три раза на день, принося еду. Да не одна. А с шокером.

По приказу Давида, на случай, если я попытаюсь совершить глупость.

— Привет… — Поздоровалась с «куклой», — Я Соня. Я… В общем, мы когда-то с Давидом были вместе. Сейчас у нас… скажем сложный период в отношениях.

А ты кто? Ты его родственница? Сестра?

В ответ ненавистная тишина. Ноль внимания.

Вероятно, я сама уже сто раз подряд тронулась умом, но мне казалось, что Кристина всё слышит и все понимает. Просто не может выразиться в ответ.

Иногда она моргала, будто с чем-то соглашалась, а иногда сжимала бледными ручками край одеяла. Не знаю точно, сколько ей было лет. Из-за болезненной худобы и цвета кожи, она выглядела на все пятнадцать. Но, относительно черт лица, ей было за двадцать.

Зря я накричала на Давида, обвиняя его в отцовстве.

На эмоциях была. С дуру ляпнула. Если девушке реально двадцать, не мог же он зачать её в свои двенадцать лет.

По предварительным подсчётам, я уже с неделю как находилась в заточении. Кристина была моим единственным собеседником. Хоть и молчаливым, но живым.

Когда я работала в интернате, мне приходилось иметь дело с детишками, которые по каким-либо особенностям отставали в развитии. С такими детьми нужно больше общаться, больше дарить им ласку и заботу, чаще демонстрировать свою поддержку через прикосновения. Именно так я вела себя по отношению к Кристине.

Рассказывала ей разные истории, гладила по рукам и волосам. Даже заплетала косы и иногда пела песни. На кой чёрт меня тянуло к чужому человеку с огромным возом проблем, я не понимала! Но там, в районе сердца, моя грудь невыносимо сильно горела, а низ живота мучила тупая тяжесть.

Вскоре я поняла, от отчаяния, от аномальной безысходности во мне пробудился материнский инстинкт.

На третий день, когда я снова пришла навестить Кристину, я впервые увидела ясный блеск в её огромных глазах цвета крепкого кофе и… слабую, но такую живую, такую осознанную улыбку.

* * *

Давид вернулся на четвёртый день поздним вечером.

За эти дни я успела вдоволь отдышаться и немного прийти в себя. Но всякий раз, как только слышала любой шорох в саду, или же, за запертой дверью… мое сердце буквально выворачивалось на изнанку и дергалось в судорожной агонии где-то в области пяток. Ожидание — это те ещё муки. Особенно, ожидание в абсолютной неизвестности.

Тем вечером я не знала, вернётся ли Давид. Я случайно его увидела. Сидящим в саду на поломанной лавочке. Пьяным… и ничтожным.

Когда… попыталась сбежать.

Но… не смогла.

Вика принесла мне ужин, а я, в тот момент, лежала на кровати, притворившись спящей. Поставила поднос на стол, как вдруг отвлеклась, услышав мелодию входящего вызова, доносящуюся глухо и отдалённо со стороны кухни, расположенной на первом этаже особняка и, позабыв запереть дверь, умчалась отвечать на звонок.

О таком подарке судьбы можно было только мечтать!

Босая, в рубашке на голое тело, я бросилась к лестнице, дрожа от нереального адреналина, который вмиг шандарахнул током по венам, притупляя былую покорность.

Плевать.