– Первоклассное умение водить велосипед, – сказал он с показной серьезностью, и я рассмеялась.

– Да ладно вам, господин Макферсон. Вы входите в комнату, и все прекращают говорить. Вывели умение носить рубашку на запредельный уровень мастерства. Обращаетесь с женщинами так по-рыцарски, что хочется вернуть обратно средние века. А, и еще целуетесь так, как будто у вас докторская степень в этом искусстве.

Митчелл откинул голову и расхохотался. Он отказывался признавать свою офигенность и первоклассность, но, думаю, в глубине души знал это. Не может быть, чтобы еще никто не сказал ему об этом или он сам не прочитал это во взглядах других женщин.

– Я сегодня призналась подругам, что встречаюсь с тобой, – сказала я. – С тем самым горячим парнем, который был на банкете.

– Ох. Наступает мой звездный час? – усмехнулся он, целуя меня в волосы.

– Скорее мой звездный час. Мои подруги запомнили тебя так хорошо, будто ты был первой и последней в их жизни суперзвездой.

– Да прекрати, – рассмеялся он.

– Они правда запомнили тебя. Так что не спорь, когда я говорю, что из тебя вышел бы первоклассный герцог.

– Шмерцог, – закончил Митчелл, совершенно отказываясь воспринимать меня всерьез.

Я бросила в него подушку, он увернулся, схватил меня за одеяло и притянул к себе. Прижался губами к моим губам, и я тут же забыла, о чем мы говорили.

Мы снова спали в одной постели в ту ночь. Ничего не было, просто обнимались и медленно, лениво целовались, сплетаясь ногами и руками.

– Если бы ты мог получить какую-то одну вещь прямо сейчас, что бы это было? – прошептала я.

Мне хотелось услышать что-то вроде «твою любовь» или «сделать тебя своей» и полностью раствориться в этом ответе. Но Митчелл подумал секунду и сказал:

– Чтобы ты больше никогда не страдала.

В субботу я встретилась с мамой в кафе. Мы заказали оладьи с ягодным соусом и капучино. Она так пристально изучала мое лицо, словно на нем были написаны самые последние скандальные новости. Мама выглядела очень устало и озабоченно, мне даже показалось, что она заболела.

– Я в порядке, – поспешила сказать она, как только мы уселись за столик. – Просто Тайлер Стаффорд вчера решил прокрутить по кругу всю дискографию Гоустмейна. Под песню «Сыт по горло» я встретила рассвет. Не спрашивай, откуда я все это знаю…

– Кажется, это самое крутое, что я от тебя слышала, – рассмеялась я.

– «Сыт по горло, тошнит от наркотиков, показушной любви и драмы, куплю хату своей маме, думаю, конец не за горами…» [12] – пропела мама, постукивая туфелькой по ножке стола.

– Так и до музыкального обозревателя недалеко, – сказала я. – Если фирма обанкротится, могу пробить для тебя авторскую колонку в «Зумере»… Хочешь, поговорю с ним?

– Не надо. Справедливости ради, он старается взяться за ум. Молодой пастор приезжает к нему чуть ли не каждый день. Вчера я даже поймала его у машины, на которой он приехал, и пожелала терпения и сил. Они Библию изучают вместе, представляешь!

Я вспомнила, как Тайлер и этот самый пастор смотрели друг на друга в ту ночь, когда подбросили меня до «Кей-Тауна». Скорее всего, они были любовниками. Просто друзья не поедали бы друг друга глазами.

– Библию? А, ну тогда все точно будет хорошо, – ответила я, пряча улыбку.

– Что произошло в кабинете отца, когда меня не было? – спросила мама, резко меняя тему. Она то и дело поправляла воротник, словно ей было тяжело дышать.

Я отпила кофе и, размазывая вилкой ягодный соус по тарелке, все рассказала. О том, как отец позвонил мне и сказал, что плохо себя чувствует. Как я прилетела к нему сломя голову. Как в его кабинете вместо него оказался Дерек. Как он начал с извинений, а закончил тем, что снова накинулся на меня. И если бы не Митчелл, который приехал со мной и услышал мои крики, то все повторилось бы снова.

– Ты веришь мне? – спросила я.

Мне было важно, чтобы она поверила. Пусть весь мир сомневается в моих словах, но мне страшно нужно было, чтобы поверила мама. Она утерла красные глаза и крепко сжала мою руку.

– Кому же мне еще верить, как не тебе? – проговорила она. – Что было дальше?

– Митчелл пришел мне на помощь, врезал Дереку и велел мне идти в машину. В гостиной я встретила отца и сказала ему, что отказываюсь от права наследования и знать его не хочу. Нет иного пути остановить его с этим бесконечным сватовством…

– Отмени это решение, Ванесса, – сказала мама, поднимая на меня огромные красные глаза с немного размазанной тушью.

– Нет, – упрямо ответила я. – Если отец не считает меня за человека разумного, способного самостоятельно распоряжаться нашим бизнесом, то может пустить свою компанию с молотка. Мне нет до нее дела.

– Вообще-то отец очень переживает о тебе. Если бы ты только могла приехать к нам и поговорить с ним…

– Боже упаси, – ответила я. – Этого не будет. Он заманил меня! Заманил в тот кабинет! Зная при этом, что Дерек сделал со мной!

Мама тяжело вздохнула и снова сжала мою руку. Оладьи стыли на тарелке, и ни я, ни она не могли наконец начать есть.

– Ты не собираешься вообще приезжать в наш дом? Не можешь же ты вечно жить у друзей.

– У этого друга могу. Он не против и всегда меня поддержит.

И тут мама поняла, что к чему. Ее глаза расширились, и она спросила:

– Ты живешь с этим парнем, Митчеллом? Я думала, что ты поселилась у Магды, а он просто вещи забрать помог. Боже, только не говори мне…

– Да, я живу с ним.

Она покачала головой, взяла вилку и распилила оладьи надвое. Так энергично, что соус брызнул во все стороны. Забрызгал даже ее белый немыслимо дорогой жакет с золотыми пуговицами, но она даже не заметила этого.

– И как тебе с ним живется? Ты хотя бы узнала его? Кто он? Откуда он? Что у него за семья?

– Он совсем не похож на Дерека. Вот и все, что я скажу.

Мама вдруг рассмеялась, приложила салфетку ко рту.

– Ванесса, детка, быть непохожим на Дерека – это чертовски мало. Это так мало, что с таким же успехом ты могла бы предложить себя первому встречному на улице. Что если этот тип совсем тебя не достоин?

– А почему не достоин? Что тебя смущает? Его татуировки? Его внешний вид? Или то, что он работает курьером? Тебе не кажется, что это бесчеловечно – судить о ком-то так поверхностно?

– Да ничто меня не смущает, Ванесса. Я всего лишь говорю, что ты вообще не знаешь его, и прошу подумать над тем, что заставляет тебя жить и спать с ним. Может быть, этот малец просто голову тебе заморочил.