Мы помолчали, долго, минут пять. Съели молча оладьи и допили кофе. Я все это время думала над ответом.

– Знаешь, рядом с Митчеллом я чувствую себя принцессой. Как будто у меня корона на голове, а он – рыцарь, который ради меня стрелу поймает и кровь прольет. И если этого недостаточно, чтобы влюбиться в мужчину, то что еще нужно? Благородное происхождение? Крутая профессия? Дом в Килларни? Ролексы и мерсы? Ну так все это было у меня, мама, и могу сказать, что толку от этого не много. Это просто золотая шелуха. А под ней все может оказаться гнилым до самой сердцевины.

Мама ничего не ответила. Поковыряла вилкой в тарелке и подытожила:

– Это все красиво в теории, но есть один вопрос, на который тебе в итоге придется ответить, а именно: что он может тебе дать?

– Да много чего! Защиту, покой, безопасность, личное пространство, заботу, уважение, адекватность, здоровую психику, нежность, ласку, позитив, дружбу, поддержку, понимание, желание просыпаться утром, счастье, уверенность в себе, серотонин, крепкую руку, надежное плечо, чувство, что со мной никогда ничего не случится. Мне продолжать? Этого достаточно? Или ты бы хотела видеть еще и мерс в этом списке, а без него все перечисленное не стоит внимания?

Мама долго переваривала услышанное, опустив глаза и сжимая в кулаке вилку.

– Может этого и достаточно, милая, – наконец сказала она. – Я всего лишь хочу, чтобы моему ребенку было хорошо. Конечно, не в мерседесах счастье. Особенно, если один у тебя уже есть.

* * *

В конце января Магда затащила меня в кинотеатр на какую-то страшно популярную мелодраму о мафиози, который похитил девушку и решил держать ее в плену, пока она не влюбится в него.

Примерно на середине я малодушно соврала Магде, что пролила на себя колу и мне нужно домой. Вышла из кинотеатра и, пытаясь успокоиться, побрела домой под дождем.

На самом деле меня трясло от увиденного, и чувство бессильного гнева клокотало внутри. В том, чтобы похитить человека, держать под замком и принуждать к жесткому сексу, вообще-то не было ничего романтичного. Не было ничего притягательного в мужчине, который решил, что женщина будет принадлежать ему, и точка. Меня пугала ярость и сексуальная агрессия, которая была возведена в статус волшебной грезы – причем не только в этом фильме, но и во многих других.

Насилие надевало маску романтики, ослепительно улыбалось и выходило на сцену. Оно, как селебрити, пожимало всем руки, заигрывало с репортерами и позировало перед камерами. Засахаренное, романтизированное и украшенное вишенкой, пролезло в повседневную жизнь. Отовсюду рекламировали фильмы о насилии и книги о насилии, в которых страстные агрессоры, окутанные магической аурой, просто не знали, как еще проявить свою любовь, если не через жестокость и абьюз. По плохишам, без разрешения лезущим к тебе в трусы, сохли все школьницы. По наглым подонкам сходили с ума даже мои коллеги – интеллигентные женщины за тридцать. Агрессивные мачо, помешанные на доминировании, возвели унижение в ранг искусства и смотрели на тебя со всех рекламных щитов.

Но, черт, какое бы имя оно ни брало, в какие бы наряды ни рядилось, насилие оставалось насилием! Женщинам просто шептали «люблю» в перерывах между сексуальной эксплуатацией и полной эмоциональной выжимкой. Им дарили подарки, их осыпали комплиментами, но при этом продолжали плевать на принцип согласия и их собственное мнение. Оскорбляли, держали в плену, совали им член в рот при каждом удобном случае… Любовь? Да нет ее здесь, и не было. Нас просто обвели вокруг пальца. Мы едим дерьмо вместо тирамису и просим еще…

Я шла домой, энергично перешагивая через лужи, и очертания будущей статьи для «Зумера» уже принялись вырисовываться в моей голове. Я уже представила, как задаю читателям наводящие вопросы: «Ладно, а если мы заменим богатого сексуального мафиози на какого-нибудь жуткого маньяка из соседнего подъезда, который совсем не красавец и с деньгами у которого тоже туго. На досуге он любит делать чучела из бродячих кошек, а по вечерам берет бинокль и подглядывает в чужие спальни. А еще ему хочется женщину, но те считают его чудаковатым и не хотят иметь с ним дел. И вот этот самый тип решает похитить вас и держать в своей квартире, пока вы в него не влюбитесь. Еще он намерен заняться с вами сексом. И не один раз. Даже если вы этого не хотите. А теперь вопрос: считаете ли вы эту ситуацию по-прежнему романтичной? И если нет, то что именно оттолкнуло вас от этого типа? Бедность? Отсутствие физической привлекательности? Почему этот похититель автоматически теряет свой романтичный ореол и превращается в банального маньяка? А может, из любых отношений стоит мысленно вычесть статус, молодость, деньги и сексапильность – и тогда сразу станет ясно, в чем их суть? Может быть, в агрессивных хищниках на самом деле нет ничего прекрасного и романтичного – соскреби с них красивую глазурь из статуса и богатства и увидишь вещи в настолько неприглядном свете, что захочется выть…»

Митчелл вернулся поздно, так что у меня был весь день, чтобы закончить статью. Я дала ему черновик и спросила, что он думает.

– «Останется ли сказка о романтическом абьюзе сказкой, если из нее вычесть статус и богатство?» – прочел он вслух последнюю строчку моей статьи и откинулся на спинку дивана, задумавшись. – Интересный вопрос. Думаю, что нет.

– И я так думаю. Любая пришла бы в ужас, если бы ее похитил какой-то жуткий маньяк, живущий в подвале и питающийся отбросами. Однако если маньяк владеет островами и особняками, и выглядит, как Микеле Морроне [13], то его можно простить. И даже мечтать о нем. Что с нами не так? Сегодня я была в кино, а там примерно полсотни женщин и юных девчушек взахлеб смотрели фильм, где героиню похитил и принуждал к сексу какой-то мафиози. Это вообще как? – спросила я Митчелла, обхватив колени руками.

– Возможно, это просто сексуальные фантазии, а фантазии не имеют ничего общего с тем, к чему мы готовы в реальности. Два непересекающихся мира.

– Но фантазии могут трансформировать психику, они могут влиять на нее и со временем превратить во что угодно. Они подготавливают почву. Я боюсь, что все эти книги и фильмы по чуть-чуть вдалбливают, шепчут юным девчушкам, что домогательства, насилие и унижение – это просто темная разновидность романтики. Митчелл, даже я, взрослая женщина, которая пишет статьи на социальную тематику и закончила Тринити, год жила с человеком, который настолько умело мог мной манипулировать, что даже очень жестокие вещи воспринимались мной как норма и как нечто, что я сама заслужила. Что говорить о юных и наивных? А больнее всего то, что эти книги в основном пишут женщины. Практически все книги о нездоровых отношениях и бесчувственных подонках, окутанных романтической аурой, написаны женщинами. Зачем мы так сами с собой? Мы доказываем и нашептываем другим, что назвать женщину сукой и сунуть ей руку в трусы без разрешения – это на самом деле горячо и романтично. Избить, потому что приревновал, – нормально. Похитить и заставить подчиняться – волшебно. И, проворачивая все это, мы сбиваем с толку и толкаем к пропасти целое поколение девочек. Боже, я правда не понимаю, почему женщин так сильно влекут агрессивные подонки.