— Чего тебе надо? Говори, не дрожи, если смогу — помогу. Только учти, денег в долг никому не даю. Хоть ты со мной сто лет дружи, в кредиторы не запишусь, научена горьким опытом. Кому рубли отсчитывала, исчезали живехонько, я теряла и приятелей, и тыщи.

Ирина села на краешек стула и с трудом произнесла:

— В средствах я не нуждаюсь, хорошо зарабатываю, в другом проблема. У меня никого нет, не спрашивай, почему так получилось, но ни одного близкого человека, а нужен совет, я дошла до ручки. Как жить дальше?

— Ну ты даешь! — подскочила Света. — Ну и спросила! Что я могу тебе ответить?

— Как мне жить? — с отчаяньем повторила Соловьева.

— Счастливо назло всем, — озвучила свой принцип портниха. — Держать спину прямо, что бы ни случилось.

— Ты очень смелая и сильная, — прошептала Ира. — Как этому научиться?

Кускова махнула рукой.

— Это одна видимость. Реально я слабачка, реву по ночам, утром глаза накрашу — и фик-фок на один бок, в ателье иду.

— Нет, ты храбрая, — повторила Ира, — призналась, что Романа не любишь. А я от Кати смертельно устала, порой так ненавижу ее, что даже зубы ныть начинают, но я молчу.

— Я хочу свою проблему решить, — пожала плечами Света, — поэтому слушаю Егора Владимировича. Посоветовал он откровенничать, я язык и развязала. Возвращайся в группу, вместе мы справимся. Ты попробуй, потихонечку начни.

— Не могу, — прошептала Ира, — при всех вслух не получится. Можно, я только тебе расскажу?

— Я не психотерапевт, — попыталась отбиться от роли жилетки Светлана. — Еще насоветую плохое. Лучше ты с Егором Владимировичем пообщайся. Попроси его, он с тобой с глазу на глаз детали обсудит. Булгаков очень хороший.

— К нему никогда! — истерично воскликнула Ирина. — И вообще ни к одному психологу не пойду. Я совсем с ума схожу! А судьба надо мной смеется. Ты как врача нашла?

— Приятели посоветовали, — ответила швея, — самое верное дело — сарафанное радио.

Ирина обхватила голову руками и застонала.

— Болит? — с сочувствием поинтересовалась Кускова.

— Под черепом будто винт крутится, — пожаловалась незваная гостья. — А я, знаешь, как в группу попала? По телеку программа шла, Булгаков в ней выступал и очень мне понравился. Я решила, что он поможет!

— Конечно, конечно, — закивала Света, — возвращайся к нам!

Ира стиснула кулаки, выпрямила спину, задрала подбородок и, сидя в неудобной позе, заговорила срывающимся голосом. Света поняла, что Соловьевой совсем плохо, и не решилась ее ни перебить, ни остановить. Дослушала повествование до конца.

У Иры с детства не ладились отношения с людьми, с мамой-папой контакта не было, а бабушка требовала абсолютного послушания. Если Кира Алексеевна велела, чтобы внучка в июне надела шерстяные чулки, а на голову теплую шапочку, девочка должна была бодрым аллюром спешить исполнять приказ. Старушке не приходило в голову, что у нее и внучки разная терморегуляция. Ребенку летом жарко, а даме, чей возраст к семидесяти, зябко. Иногда Ира все-таки пыталась возражать, тогда бабушка обижалась, начинала плакать или, хуже того, валилась на диван и слабым голосом произносила:

— Я сейчас умру. Сердце от нервов останавливается.

Ирину охватывал ужас, она делала все, что требовала Кира Алексеевна. Старуха любила часами сидеть в кресле и читать вслух великую поэзию, Ире вменялось в обязанность находится рядом и внимать ей. Много ли детей может сидеть неподвижно на одном месте с полудня до ужина? А несчастная Ирочка была прикована к неудобной низенькой табуретке. Бабка начинала с бессмертных творений поэтов прошлых веков, а заканчивала собственными виршами. Спустя много лет, после кончины Киры Алексеевны, Ирине попалась на глаза картина неизвестного художника восемнадцатого века. Она была ей знакома до боли: пожилая дама полулежит на софе с открытой книгой в руках, а рядом, на крошечном пуфике, сидит очаровательная малышка в пышном платье и, чуть приоткрыв рот, внимательно смотрит на старуху.

Ире показалось, что художник скопировал их с бабушкой. Но в отличие от картинного ребенка Соловьева никогда не радовалась часам, проведенным со старухой. Ира возненавидела литературу всеми фибрами души, а также русский язык, заодно и историю. Кира Алексеевна обожала Гомера, и описание щита Ахилла несчастная внучка затвердила наизусть. Как всякой девочке, ей хотелось играть с подружками, но старуха внучку далеко не отпускала. В младших классах Ирочка покорялась, в средних начала сердиться, а в старших отчаянно захотела свободы. Но Кира Алексеевна держала ее на коротком поводке. Едва Ира собиралась ступить за порог, как у бабки случался очередной сосудистый спазм и Ире приходилось скидывать пальто. Однажды девочка не выдержала и пожаловалась маме:

— Меня бабушка не отпускает погулять с друзьями.

Ариадна Олеговна, которая в ту секунду старательно закалывала волосы у зеркала, недовольно воскликнула:

— И правильно! Нечего шляться по улицам! Без дела ходят лишь очень плохие девочки, воровки и проститутки. Иди, делай уроки и не приставай к взрослым. Прилежные дети всегда заняты!

Урок был усвоен дочерью сразу. Хорошие девочки всегда заняты, а плохие гуляют? Вот и отлично. Ирочка станет самой плохой девочкой, уж очень надоело ей подчиняться бабке.

И младшая Соловьева постаралась вести себя так скверно, как только возможно. В конце концов она очутилась за решеткой, а когда вышла на свободу, не взялась за ум и опять угодила на зону, освободилась и снова была осуждена. Наверное, Ире судьба уготовила стать профессиональной уголовницей, но тут ей неожиданно улыбнулась удача. Соловьеву вызвал в кабинет начальник лагеря и сказал:

— Собирай хабар. Возвращаешься в Москву.

Ирина не на шутку перепугалась, попыталась выяснить, зачем ее отправляют в столицу, но хозяин зоны ничего толком ей не объяснил. Притихшую от страха Соловьеву посадили не в особый вагон для зэков, а в самолет, сопровождали ее не солдаты-конвойные, а толстая тетка в обычном платье. Она сказала:

— Ира, ни к чему нам внимание к себе привлекать. Будешь вести себя тихо, я наручники сниму. Станешь бузить, нацеплю «браслеты» обратно.

Соловьева пообещала слушаться и была вознаграждена обедом, который давали пассажирам. Зэчке разрешили не только съесть курицу, но и выпить кофе. После приземления рецидивистку доставили в обычный с виду двухэтажный дом, отвели ей личную комнату, выдали цивильные вещи, туалетные принадлежности, а потом появился симпатичный мужчина и сказал:

— Давайте познакомимся. Я Константин Павлович Греков, психолог. Вас отобрали для участия в эксперименте.

Вот тут Ирину охватил подлинный ужас. В среде заключенных ходит много баек, в частности, об урановых рудниках, на которых работают «пожизники». Якобы после того, как судья произносит слова «пожизненное заключение», зэка вместо спецколонии отправляют в шахту, где он и рубит кайлом радиоактивную руду. Ни малейшей правды в глупых россказнях нет, но кое-кто верит. А еще заключенные шепотком поговаривали об опытах: