Сильвия протестующе вскрикнула:

— Какой же вы недобрый, граф Поль! — Она пыталась говорить спокойно, но по ее щекам побежали слезы… и через мгновение она оказалась в объятиях Поля де Вирье. Сердце было готово выскочить у нее из груди.

— О, моя дорогая! — отрывисто зашептал он по-французски, — моя дорогая, как я тебя люблю!

— Но если ты меня любишь, — протянула она жалобно, — что нам до всего остального?

Она вложила свою ладонь в его. Он сжал ее руку, а потом отпустил.

— Вот потому, что я тебя люблю, я и должен от тебя отказаться, — произнес он, но, не чуждый человеческим слабостям, не сделал этого тут же, а напротив, крепче прижал Сильвию к себе и прильнул к ее нежным трепещущим губам.

А Честер? Он в это утро, впервые за всю свою размеренную и отрегулированную жизнь, чувствовал себя не только плохо, но просто ужасно. Прошлым вечером он вернулся в «Пансион Мальфе» в относительно веселом расположении духа, насколько это было совместимо с неудовольствием по поводу приключений Сильвии в Казино. Но, никоим образом не одобряя ее поступков, он все же был рад, что она выиграла, а не проиграла.

Вахнеры предложили подвезти его до пансиона, и он согласился, поскольку час был поздний, а мадам Вахнер, несмотря на потери Фрица, наняла экипаж.

Добравшись до постели, Честер тут же уснул, но через час пробудился из-за давящего ощущения, а вернее, сознания, что он в комнате не один.

Он сел в постели и зажег спичку, одновременно и желая, и страшась увидеть, как из темноты возникает подобие человеческой фигуры.

Но, запалив свечу, стоявшую на столе рядом с кроватью, он не узрел ничего, кроме скудно обставленной комнаты, которая, даже в неверном свете, выглядела вполне уютно и безобидно.

Обладая крепким и здоровым организмом, а также незапятнанной совестью, Честер был человеком бесстрашным. Если бы неделю назад кто-нибудь сказал при нем, что мертвые могут посещать мир живых (как верят многие), он бы только посмеялся, но четыре дня в Лаквилле поколебали его убеждение в том, что «мертвые не возвращаются», и он нехотя поверил, что в «Пансион Мальфе» водятся привидения.

Беспокойство не оставило его даже после посещения курьезной ванной комнаты, которой так гордились супруги Мальфе, и еще позднее, когда он подкрепил себя превосходным завтраком. Напротив, при мысли о том, чтобы вернуться, даже среди бела дня, в свою спальню, его охватил панический страх.

Честер сказал себе раздраженно, что так не годится. Из-за бессонной ночи он — никогда не болевший! — чувствовал себя нездоровым; кроме того, он транжирил драгоценные дни своего короткого отпуска без всякой радости и для себя, и шля Сильвии. Послав за хозяином отеля, он кратко сообщил, что намерен покинуть Лаквилль этим же вечером. Мсье Мальфе был очень огорчен. Не испытывает ли мсье каких-либо неудобств? Неужели ничего нельзя предпринять, чтобы удержать английского гостя?

Нет, мсье всем доволен, однако… однако, не жаловался ли ранее кто-нибудь из постояльцев на странные шумы в той спальне, где он ночует?

Недоумение француза казалось вполне искренним, но Честер, глядя ему в лицо и, выслушивая изумленные возгласы и заверения, что его спальня — спокойнейшая во всем доме, все же заподозрил хозяина в некоторой неискренности. Он был несправедлив к бедному мсье Мальфе.

Честер поднялся наверх и упаковал вещи. Этим он как бы поставил символическую точку. Если даже Сильвия примется уговаривать его остаться, будет уже поздно.

В «Вилле дю Лак» мсье Польперро приветствовал его словами: «Мадам Бейли в саду с графом де Вирье», и Честеру почудился в веселых глазках хозяина подозрительный блеск.

Бедная Сильвия! Бедная своевольная дурочка! Неужели после того, что случилось в предыдущий вечер, этот безумный французский игрок все еще вызывает у нее симпатию и уважение?

Он обвел глазами широкую лужайку: Сильвии и графа нигде не было видно. Затем в проеме, который вел, как он знал, в большой огород при вилле, появилась изящная фигурка миссис Бейли, за ней в нескольких шагах следовал граф Поль.

Честер поспешил им навстречу Какой странный, расстроенный вид был у обоих! Граф де Вирье плелся, как в воду опущенный — еще бы, после такого громадного проигрыша. А Сильвия… да, без сомнения, она плакала! Завидев Честера, она инстинктивно надвинула на лоб свою летнюю шляпу, чтобы скрыть покрасневшие веки. Она вызывала у него одновременно и жалость, и злость.

— Я пришел пораньше, — проговорил он коротко, — чтобы предупредить тебя: сегодня мне придется уехать. Приятель, с которым я собираюсь встретиться в Швейцарии, уже теряет терпение, поэтому я предупредил хозяина «Пансиона Мальфе», собственно, уже и упаковался.

Сильвия ответила ему бесхитростным взглядом, не сумев ничего к этому добавить. Ее молчание уязвило Честера.

— Ты, вероятно, собираешься еще здесь пожить? — спросил он.

— Не знаю, — ответила она тихо. — Я об этом пока не думала.

— Я тоже покидаю Лаквилль, — сказал граф де Вирье. Заметив (если ему не почудилось) саркастическое выражение на лице англичанина, он добавил несколько высокомерно: — Странно сказать, но, хотя я этого и не заслуживаю, удача ко мне вчера вернулась и я кончил игру в выигрыше. Однако пока с меня достаточно. Как я уже говорил миссис Бейли, пора и честь знать. Собственно, — граф Поль странно усмехнулся краешком рта, — я тоже отправляюсь в Швейцарию! В прежние времена я был членом горнолыжного клуба.

Честер принял внезапное решение и, изменив своей обычной осмотрительности, решился действовать сразу.

— Если вы действительно собираетесь в Швейцарию, почему бы нам не поехать вместе? Я думал отправиться сегодня вечером, но если вы предпочитаете завтра, могу вас подождать.

Граф де Вирье размышлял, как показалось его собеседникам, очень долго.

— Сегодня вечером или завтра — мне все равно, — сказал он наконец.

Он не глядел на Сильвию. С тех пор как к ним присоединился Честер, граф старался на нее не смотреть. Слегка трясущейся рукой он вынул из кармана портсигар и протянул Честеру.

Итак, жребий брошен. Будь что будет! Честер, хоть он и педант, прав в том, что желает удалить его от Сильвии. Англичанин сам не понимает, насколько он прав.

Если бы Честер мог заглянуть в глубины сердца Поля де Вирье! Он обнаружил бы там почти непреодолимый соблазн поймать Сильвию на слове, воспользоваться ее житейской неопытностью и сделать ее женой игрока.

Если бы у женщины, которую он любил, не было за душой ни гроша, граф, вероятно, уступил бы соблазну, принявшему сейчас облик ревности — острой, ядовитой ревности к молодому красивому англичанину, который стоял теперь перед ними.

Прильнет ли когда-нибудь Сильвия к этому человеку, как льнула к нему, позволит ли себя поцеловать, как позволила Полю, после того как он выпустил руку, которую она вложила в его ладонь?