Это трусливое поведение, равно как и дальнейшие поступки Исаака, значительно поспособствовали укреплению на Западе отвратительной репутации Византии. В тот самый момент, когда его корабли перевозили крестоносцев в Анатолию, его гонцы во весь опор скакали к Саладину, чтобы сообщить о грядущей угрозе.

Когда Барбаросса вошел в Малую Азию, ситуация повторилась. Все соглашения, призванные обеспечить ему безопасный выход к территории Турции, оказались бесполезны. Местные эмиры прилагали максимум усилий, чтобы затруднить крестоносцам продвижение вперед, а турецкий султан Кутб ад-Дин[107] собрал несметное войско.

Фридриха Барбароссу это не только не удивляло, но особо и не тревожило. Он был императором уже много лет, давно привык к неудачам и весьма лихо, надо сказать, справлялся с ними. За две недели этот правитель разбил турецкую армию, захватил столицу султаната и вырвал у неприятеля еще одно обещание безопасного прохода через территорию. Когда местное сопротивление было сломлено, крестоносцы без труда вошли в Армению – дружественное христианское государство к северу от Антиохии.

Германский император сделал то, чего не удавалось никому со времен Первого крестового похода, – провел свою армию целой и невредимой через всю Анатолию. Но жестокий поворот судьбы свел на нет все его достижения. 10 июня 1190 года после изнурительного перехода через Таврский хребет на юге Анатолии пожилой император повел солдат к гладкой прибрежной равнине. Пока армия устало тащилась в сторону близлежащего города, Барбаросса с небольшим отрядом выехал вперед и увидел небольшую речку Гёксу, которая несла свои воды в Средиземное море. В разгар анатолийского лета стояла удушливая жара: чтобы ее избежать, император пришпорил коня, погнал его к реке, оставил свиту позади и оказался на берегу один. Рассказы о том, что именно произошло потом, противоречивы. Одни говорят, что конь споткнулся и сбросил его в реку, другие – что он сам поскользнулся, когда прыгнул вниз за водой. Так или иначе, результат оказался печален. Когда подоспевший личный страж вытащил Барбароссу из воды, он был уже мертв[108].

Крестовый поход внезапно закончился. Требовалось избрать нового императора, а сделать это можно было только в Германии. Большинство родовитых дворян без промедления отплыли домой, забрав с собой значительную часть армии. Сын Барбароссы, Фредерик VI Швабский, поместил тело отца в бочку с уксусом, намереваясь сохранить, и храбро двинулся дальше, полный решимости исполнить клятву покойного императора дойти до Святой земли[109].

Невзирая на полный провал, крестовый поход Барбароссы привел к двум положительным результатам. Саладин понервничал достаточно для того, чтобы выпустить на свободу пленников, захваченных в битве при Хаттине, в том числе короля Ги Иерусалимского и большую часть высокопоставленных деятелей Утремера. С них взяли клятву никогда не выступать против него с оружием в руках (от которой можно, впрочем, было без труда отказаться, поскольку они давали ее по принуждению) и обеспечили безопасный проход в Тир, один из очень немногих в Леванте[110] городов, все еще остававшихся под контролем христиан.

Второй положительный результат носил более продолжительный характер. Прибыв в Левант, остатки германской армии обнаружили, что король Ги, едва выпущенный на свободу, предпринял попытку осады Акко. И хотя помочь они почти ничем не могли, несколько германцев дали у стен города обет заботиться о раненых паломниках, таким образом основав Тевтонский орден – последний из трех духовно-рыцарских орденов, родившихся из крестовых походов.

Но спасти государства крестоносцев ни Ги, ни горстка германских рыцарей не смогли. Неудача предпринятого Барбароссой начинания нанесла по христианству в Леванте страшный удар. Всего пару месяцев назад известия о приближавшемся войске пугали мусульманских врагов и позволяли верить в восстановление Иерусалимского королевства. Потом непобедимый поборник христианства без всякого боя погиб, а вместе с ним не стало и великой избавительной армии. Саладин сохранил все свое могущество и возобновить джихад ему мешали лишь вести о том, что клятву крестоносцев принесли два других европейских короля.

Теперь все зависело от Франции и Англии.

Официальной датой выступления папа Григорий VII назначил Пасху 1189 года, однако праздник наступил и прошел, а ни Генрих II Английский, ни Филипп II Французский даже не думали покидать свои столицы. Они терпеть друг друга не могли, и даже мольбы папы не заставили их забыть обо всех разногласиях, чтобы составить план совместной кампании.

Для вражды у них были как политические, так и личные причины. Алиенора Аквитанская, та самая прославленная французская королева, которая во время Второго крестового похода устроила скандал, предпочтя мужу Людовику VII Французскому компанию своего дядюшки Раймонда Антиохийского, вернувшись домой, претворила угрозы в жизнь и расторгла брак. А уже восемь недель спустя вышла замуж за Генриха II Английского.

Даже по меркам того времени эта свадьба стала событием шокирующим. Генрих находился в толпе поклонников, встретившей Алиенору по возвращении в Аквитанию, и отнюдь не казался ей парой – во всяком случае, на первый взгляд. Этот коротышка с бычьей шеей, которому к тому же было всего девятнадцать лет, представлял собой полную противоположность утонченной тридцатилетней французской королеве. Его жестокосердие уже успело породить слухи о том, что его род берет начало от демона, а будучи троюродным братом Алиеноры, он состоял с ней даже в более близком родстве, нежели Людовик VII. Но он отличался энергией и страстностью, к тому же его, как наследника английского трона, явно ждало блестящее будущее.