расставались, и теперь Альба ужасно сердится, что Брай собирается выйти в большой мир без нее. Но весь этот срач в сети, все, что Эш скармливал ей маленькими порциями, все, что писали Роу и Эмма, когда Брай спрашивала их мнения… Брай нужно увидеть это самой, узнать, насколько все плохо, прежде чем выпустить туда Альбу. Эш нашептывает Альбе на ухо обещания мороженого и бассейна в саду, и она решительно берет его за руку и тащит, как щенка на поводке, к холодильнику, напевая: «Моложеное, моложеное!»

Выйти из дома было идеей Эша. Брай подозревает, что он беспокоится, как бы у нее не развилась боязнь открытого пространства. Возможно, в чем-то он прав. В течение четырех дней с того момента, как Клемми увезли на скорой, Брай чувствовала себя достаточно сильной физически, чтобы выйти из дома, но слишком слабой эмоционально. Когда Эш заводил об этом разговор, она кашляла и хваталась за лоб. При мысли о том, что она увидит кого-нибудь, кто знает, что она натворила, как лгала лучшей подруге, которой пришлось заплатить за это такую цену, Брай хотелось сбежать обратно в постель и никогда не выходить наружу. Но есть что-то в этом утре… Солнце заботливо согревает дом, в саду перекликаются птицы… Это внушает необъяснимую надежду, что все в конце концов наладится. Да, Клемми все еще в больнице, но Эш сказал, что ездил туда, когда не мог заснуть, и видел Джека. Он сказал, что Джек все еще злится, но успокоил Брай, что Клемми лежит на профилактическом обследовании и уже через несколько дней будет дома. Эш улыбнулся и поцеловал ее, когда она сказала, что к одиннадцати пойдет в «Гуд Студию» на хатха-йогу, и теперь, в 10:30, пока Альба с энтузиазмом роется в холодильнике, она совершает побег.

Как только Брай полной грудью вдыхает утренний летний воздух, у нее начинает кружиться голова от свободы. Как в тот день — Альбе было несколько недель, — когда она впервые примерно на час оставила ее с Эшем. Мир вокруг непривычный и волнующий. Над ней раскинулось бескрайнее голубое небо, цвета такие чистые, все яркое и четкое. Хочется взмахнуть руками и кружиться, как в «Звуках музыки», но тут Брай видит милую старую Джейн. Она работает в палисаднике, на ней шляпа от солнца, в одной руке секатор, в другой — роза. Джейн смотрит прямо на Брай, но не подает вида, что видит ее. Брай машет рукой, чтобы привлечь внимание, и чуть ли не вприпрыжку бежит через дорогу к соседке.

— Джейн! Какое восхитительное утро! — улыбается Брай, довольная, что встретила приятельницу. — Как вы?

Она кладет ладонь на руку Джейн, которая держится за небольшую железную калитку. Но Джейн не улыбается в ответ. Более того, она убирает свою руку и говорит:

— Если честно, Брайони, то бывало и лучше.

— Вы тоже болели? — говорит Брай, не успев подумать.

Глаза Джейн становятся узкими щелочками, словно ей нужно сосредоточиться, чтобы понять Брай.

— Нет-нет, я переболела корью, когда была ребенком. Я не о себе беспокоюсь.

Джейн бросает взгляд мимо Брай, и, проследив за ним, Брай понимает, что он направлен на дом Чемберленов, где шторы спальни задернуты, словно дом зажмурил глаза.

— Я знаю, знаю… бедная Клемми. Но Эш говорит, она скоро будет дома, — запинаясь, говорит Брай и поворачивается к Джейн, но та смотрит на нее как на незнакомку и не собирается поддакивать.

В этот момент Брай понимает, что соседи все знают. Они знают, что у нее и Альбы нет КПК, они знают, что она лгала Элизабет и Джеку. Брай чувствует, что ее вывели на чистую воду. Она не знает, что думает о ней Джейн, но глаза у той строгие, в них потух привычный доброжелательный огонек.

— Ты знала, что Крис тоже лежал в больнице с корью? Оказывается, он несколько лет принимал иммунодепрессанты, кто бы мог подумать. Сейчас он дома, но Джеральд совершено раздавлен.

Джейн со вздохом отворачивается от Брай и тянется к недавно распустившейся бледно-розовой розе. Привычно скользит пальцами вниз по стеблю и нащупывает место для среза. Брай мутит, ее пошатывает, но ей столько хочется сказать! Джейн обязательно должна услышать про Мэтти, про то, что, едва Брай узнала о беременности, она каждый день боялась за свою дочь. Что она верила, искренне верила, что корь — это не так уж и страшно. Что ее ложь на самом деле не была ложью, это была торопливая необдуманная полуправда — да господи, всего лишь короткое сообщение! Но она не может подобрать слов, и тут Джейн говорит:

— Полагаю, ты довольна, что Альба поправилась.

Брай пристально смотрит на розу перед собой, на глаза наворачиваются слезы. В ней крепнет чувство стыда; она видит безжизненное тельце Клемми на больничной кровати, рыжие волосы разметались по подушке. Брай не может ответить. Джейн подрезает стебель, и бутон падает в ее раскрытую ладонь.

— Слушай, Брайони, мой тебе совет — пусть пройдет время. Когда Клемми вернется домой, и все поуляжется… Я уверена, люди придут в себя, но сейчас все так запутано, ходит столько слухов…

Брай знает, что она хочет сказать: Брай не должны видеть улыбающейся солнцу или радостно приветствующей соседей, как будто она диснеевская принцесса.

— Ладно? — добавляет напоследок Джейн, а затем берет рукой еще одну розу и заносит секатор.

Брай кивает. Она пытается побороть подступившую к горлу тошноту, но никак не может справиться с ней. Она поворачивается и медленно бредет прочь по тротуару.

Брай натягивает на голову капюшон легкой серой куртки, слезы падают как маленькие бомбочки. Она идет, опустив голову, чтобы ни с кем не встретиться глазами и не быть узнанной. Брай не знает точно, куда идет, но понимает, что на йогу сейчас идти не стоит.

Сперва все кажется прежним. Женщина из магазина здорового питания машет ей из-за прилавка; от открытого бассейна доносятся счастливые детские крики; уличный музыкант все так же сидит по-турецки на мосту, перед ним валяется потертая шапка, он напевает песню, но его никто не замечает. «Как дела?» — обращается он к ней.

Брай переходит на другую сторону, туда, где кафе. Она избегает смотреть в их большие окна, в запотевшие от разговоров стекла. Она дойдет до парка, а оттуда — домой, через кладбище и лес. Да, этого будет достаточно,