народных представлений о политическом теле царя при отсутствии физического, не использовал этот показательный пример, способный распространить его концепцию на дополнительные 60 лет – от времен Разина до Смутного времени. Однако, как и в случае с Разиным, идея о политическом креативе народа является переносом позднейших понятий на средневековую действительность. Попутно добавим: вопреки тому, что пишет К. Ингерфлом, в войске Разина «царевич Алексей» присутствовал в физическом теле: за него выдавали князя Андрея Черкасского, родом из кабардинских князей, который, похоже, играл свою роль по принуждению.

Отсутствие «царя» в стане Болотникова сыграло негативную роль и способствовало разочарованию и расколу в мятежных войсках. Но не менее важно, что социальный взрыв начался сразу после низложения самозванца и воцарения Василия Шуйского. Приход к власти «боярского царя» стал катализатором конфликта, принявшего форму междоусобной войны. Для взрыва уже не нужен был свой, «истинный» государь, достаточно было ложного, против которого поднималось оружие. При всех социальных конфликтах и противоречиях между участниками сражений под Москвой, Калугой и Тулой это были православные люди, подданные «великого государя», конфессиональное и политическое единство между которыми, по идее, должно было перевесить социальную рознь. Однако, утратив единство в вопросе о том, кто является истинным «великим государем», жители Московского государства уже не могли с помощью веры удержаться от вражды друг к другу. Истинная вера, которой так гордились русские средневековые люди, оказалась зыбкой преградой на пути к кровавой междоусобице. В этот костер подбрасывали дров искатели приключений и добычи – казаки и шляхта. Корысть, азарт и месть, по-видимому, играли не меньшую роль, чем взыскание политической «правды». По мере того как разворачивалось противостояние в гражданской войне, все более циничной становилась мотивация ее участников. Исходя из средневековых представлений о царе как помазаннике Божием, мы легко можем вообразить и результат его десакрализации: «Если Бога нет, то все позволено».

Два царя

Загадочный самозванец

«Новый летописец» так характеризует личность нового самозванца, возглавившего широкомасштабную войну против Василия Шуйского:

Все же те воры, которые называлися царским коренем, знаемы были от многих людей, кто откуда взялся. Того же Вора Тушинского, которой назвался в Ростригино имя, отнюдь никто же не знал: неведомо откуда взялся. Многие понимали, что он был не от служиваго корня, думали, попов сын или церковного дьячка, потому что круг весь церковный знал.

Это, впрочем, лишь одна из версий. О происхождении Лжедмитрия II ходили самые разные слухи. Говорили, что князь Д. Мосальский Горбатый, служивший самозванцу, «сказывал с пытки», что это «с Москвы с Арбату из Законюшев попов сын Митька…» Другой бывший сторонник Лжедмитрия II, сын боярский А. Цыплятов, на допросе показал, что «царевича Дмитрея называют литвином Ондрея Курбского сыном». Это указание заставляет вспомнить «сына Курбского» из пушкинского «Бориса Годунова».

Еще одну версию выдвинули иезуиты. Согласно их разысканиям, имя убитого царя принял крещеный еврей Богданко. Он был учителем в Шклове, затем перебрался в Могилев, где прислуживал попу, «а имел на собе одеянье плохое, кожух плохий, шлык баряный, в лете в том ходил». За домогательства к попадье учитель был изгнан и влачил жалкое существование. В этот момент его заприметил участник похода Лжедмитрия I на Москву поляк М. Меховецкий. Вероятнее всего, Меховецкий оказался в Белоруссии не случайно. По заданию Болотникова, Шаховского и Лжепетра он разыскивал подходящего человека на роль воскресшего «царя Дмитрия». Оборванный учитель показался ему похожим на Лжедмитрия I. Но бродяга испугался сделанного ему предложения и бежал в Пропойск, где был пойман и отправлен в тюрьму. Оказавшись перед выбором – понести наказание или взять на себя роль царя, он согласился на последнее.

Еврейское происхождение самозванца якобы подтверждал Талмуд, найденный позднее в его вещах. Сама находка, если и имела место, выглядит странно. Неужели, решившись выдать себя за покойного царя, самозванец не пожелал расстаться с компрометировавшей его священной книгой? Что Лжедмитрий II был евреем, позднее утверждали такие разные люди, как иезуит К. Савицкий, новгородский митрополит Исидор и царь Михаил Федорович. Сложно определить, насколько правдивы эти сообщения, можно лишь констатировать, что такой слух о происхождении самозванца тоже бытовал.

Разнообразие версий о реальной личности Лжедмитрия II удивляет: помимо еврейского, ему приписывали аристократическое, дворянское и священническое происхождение. Не сохранилось его словесных портретов и достоверных характеристик, нет и изображений. Единственная гравюра, якобы изображающая Лжедмитрия II – странный горбоносый субъект в меховой шапке, с веселыми усиками, лохматой бородкой и длинными волосами, – воспроизведена в книге доктора медицины Йодукуса Крулла «Древнее и современное состояние Московии, включающее географическое, историческое и политическое описание» (1698). Вряд ли образ, созданный в конце XVII века, имеет отношение к реальному самозванцу. Однако дело оказалось еще проще. Согласно исследованию М. А. Зинько, под именем «Второй ложный Димитрий» (The second counterfeit Demetrius) в книге Крулла воспроизведен не более реальный портрет персидского царя Кира II из книги француза Ф. Ланглуа «Погрудные портреты философов и царей» (1637). В основе этой гравюры, в свою очередь, – работа итальянского живописца Алессандро Варотари по прозвищу Падуанец. Английский художник лишь перевернул Кира зеркально и изменил подпись. Сложно понять, почему именно Кир стал образцом для фальсификации на тему Лжедмитрия II, однако в отечественной исторической иллюстрации мохнато-бородатый самозванец уже стал классикой.

Превращение бродяги в нового «царя» произошло в мае – июне 1607 года. Над этим потрудились, помимо ротмистра Мацея Меховецкого и казачьего атамана Ивана Заруцкого, также близкие к Лжедмитрию I люди: семья Мнишек и, возможно, М. А. Молчанов и Б. И. Сутупов, дьяк и печатник первого самозванца. Под именем Андрея Нагого (мнимого царского родственника) самозванец перебрался из Речи Посполитой в Московское государство (23 мая), обосновался в Стародубе (12 июня) и объявил себя царем (12 июля). Меховецкий и Заруцкий командовали отрядами казаков и шляхты, которые составили первоначальное ядро военных сил самозванца. Для сбора новой армии Лжедмитрий II обратился с грамотами к жителям Новгорода-Северского, Чернигова, Путивля, Могилева, Минска, Орши, призывая их под свои знамена. Помимо Северщины, агитация распространилась на белорусские земли, находившиеся под властью Речи Посполитой.

Войско, однако, собиралось медленно. И дело не в том, что Северщина поддерживала Василия Шуйского: ее мобилизационные возможности были ограниченными: многие уже воевали в армиях Болотникова и Лжепетра, другие были убиты или ранены. Лжедмитрий II призывал на службу военных людей Речи Посполитой, обещая платить вдвое и даже втрое больше, чем король, но не смог набрать много солдат. В результате в Стародубе собралось около 3 тысяч человек. Ядро армии составили местные дети