А дело было в том, что Гараэл умел вдохновлять. Эльф-беспризорник из грязного нищего эльфинажа, он стал истинным героем войны, который снял осаду Хоссберга, помог жителям Киркволла и Камберленда обрести новый дом в Убежище и умудрился собрать огромную, самую разношерстную армию, какую только можно себе представить, чтобы отбить у порождений Старкхэвен.

Многие из приписываемых ему заслуг Иссейя по праву считала своими, но с радостью отказалась от них в пользу брата: она бы все равно не смогла правильно распорядиться этой славой. И тем более сейчас, когда кровь порождений медленно превращала Иссейю в чудовище.

Союзники им были нужны, как никогда.

Каждый день им приходилось сражаться. С гарлоками, генлоками, ограми. С группами обезумевших от голода людей, которых безысходность толкнула на разбой и каннибализм. С берескарнами, гигантскими пауками и вурдалаками. Для Иссейи все ее враги были на одно лицо. И не только из-за кровавой отупляющей рутины, ставшей неизбежной частью их победного шествия по Вольной Марке. Иссейя чувствовала, как скверна постепенно подчиняет себе ее сознание. Свой дневник она давно забросила, хотя раньше и дня не проходило, чтобы она не поделилась с ним своими мыслями. Теперь ей было все равно. Иссейя теряла саму себя.

И не только она. Ей постоянно снились кошмары, и, проснувшись, она не всегда могла отличить сон от яви. Глядя на других Стражей, на их растерянные лица и пустые глаза, она догадывалась, что с ними творится то же самое. Все они слышали песню Архидемона, которая каждую ночь звучала чуть громче, и из последних сил противились ее чарующей силе. Когда-нибудь они сдадутся, подчинятся Зову и уйдут на Глубинные Тропы, чтобы дать последний бой порождениям тьмы. Но пока этого не произошло, их долг – сражаться на земле до последнего вздоха.

Окончательно не лишиться рассудка эльфийке помогала Ревас. Грифоница заметно постарела, да и полученные в бесчисленных битвах раны давали о себе знать. В мирное время ее бы еще пару лет назад отправили на заслуженный отдых, но Мор не ведал пощады ни к Стражам, ни к грифонам. К тому же она была нужна Иссейе.

Поэтому Ревас, в отличие от большинства грифонов ее возраста, все еще не прошла Посвящения.

Как бы Иссейя этому ни противилась, но горсткой грифонов в крепости Эн дело не ограничилось. Люди увидели, на что способны звери под действием магии, и после того, как Камберленд, Киркволл и еще несколько городов Вольной Марки были эвакуированы, начали поступать приказы об обращении грифонов.

Любой Страж подтвердит, что здоровый грифон на пике своей формы несравнимо лучше птицы, проведенный через ритуал Посвящения. Вот только не было у них больше грифонов на пике формы. Старые, ослабевшие от долгих лет сражений, недокормленные и израненные – нестрашно, если несчастные создания лишатся разума и воли, начнут кашлять кровью и беситься от ярости. Главное, они превратятся в молниеносных, не знающих устали солдат.

И поэтому то и дело приходили приказы от Полевых Командоров, а иногда и от самого Первого Стража обратить какого-нибудь грифона, который уже не годился для сражений. А это означало, что, помимо этой птицы, нужно провести через Посвящение еще трех-четырех. Потому что грифоны ни за что не станут терпеть рядом с собой существо, в чьей крови течет скверна, и, если не обратить и их тоже, звери разорвут друг друга на куски.

И каждый раз – если только наездник грифона не был против – Иссейя подчинялась. Сначала она, конечно, пыталась спорить, но ее доводы никого не убеждали, поэтому в итоге она сдалась. Какой смысл кричать, если тебя все равно никто не слышит? Она отчаялась, и это отчаяние, не меньше, чем сама магия крови, усиливало действие скверны внутри нее. Когда они сражались за Старкхэвен, Иссейя уже выглядела так, будто служила в Стражах на двадцать лет дольше брата.

В конце концов ей стало попросту все равно. Какая разница, сохранят грифоны рассудок или превратятся в одержимых монстров? Так ли это важно, когда идет бесконечная война, а дни уже давно слились в сплошной беспросветный кошмар? Каждый из Стражей принес не меньшую жертву. Они все обречены, все до единого.

Иногда какой-нибудь Страж отказывался проводить своего грифона через ритуал, и тогда Иссейе удавалось ненадолго вынырнуть из морока, почти вспомнить, за что она так яростно боролась… но затем скверна вновь затягивала ее в трясину забытья.

Но кое-что Иссейя все-таки помнила. Каждую ночь она твердила, словно зазубренную молитву: так нужно. Это цена за Вольную Марку. За отсрочку от Зова. Цена невероятная, неподъемная… но, если она справится, этот кошмар обязательно закончится. Когда-нибудь.

Она продолжала цепляться за эту надежду, даже когда у нее начали клочьями лезть волосы, а по всему телу проступили синюшные пятна.

Так нужно.

– У нас появился шанс положить этому конец, – объявил Гараэл однажды вечером.

Они с Амадис устроили в его палатке тайное совещание, на которое были приглашены лишь несколько опытных Стражей и военачальников. Вокруг суетился молоденький сквайр, разжигая огонь в жаровнях, где источали сладкий аромат деревяшки. Иссейя считала это глупым баловством, но Амадис была другого мнения.

«В мире, разрушенном до основания, нам всем нужны маленькие радости, напоминающие о былой красоте, – сказала она как-то раз и добавила: – И между прочим, у меня на эту палатку столько же прав, сколько и у Гараэла».

– Шанс, – веско повторила Амадис, откидываясь на спинку складного кресла, застеленного черными овечьими шкурами. Волосы наемницы отросли почти до талии и струились блестящим шелком по плечам. Амадис наклонилась к подносу, который принес сквайр, и взяла бокал с красным вином. – Мы неплохо потрепали орду, и теперь у нас есть возможность наконец нанести последний решительный удар.

– Что ты предлагаешь? – спросила Иссейя.

Собравшиеся как-то странно на нее посмотрели, но Иссейя уже привыкла к таким взглядам. Теперь она носила просторную мантию серого цвета с вечно опущенным на лицо капюшоном, которая надежно скрывала пятна на коже. Но скрыть голос было невозможно. Он стал глухим и хриплым, слова вырывались изо рта с низким бульканьем. Чтобы не пугать никого лишний раз, Иссейя старалась говорить как можно реже, но после длительного молчания голос звучал еще более жутко и неприятно. Двое капитанов-наемников, недавно присоединившиеся к Гараэлу, и некий шевалье из Орлея, думая, что она их не видит, быстро осенили себя каким-то религиозным знаком.

Гараэл же, казалось, ничуть не смутился.

– Ударить по Антиве, – ответил он. – Мы уже совсем близко. Вызовем Архидемона на бой на его территории.

– И как мы это сделаем? – фыркнул орлесианец. – Бросим чудовищу перчатку?

На фоне Стражей в их исцарапанной тусклой броне он выглядел просто великолепно. Панцирь представлял собой настоящий шедевр из стали и позолоты; наплечники украшали начищенные до зеркального блеска серебряные розы. Держался он, как и подобает столь роскошно облаченному шевалье, важно и надменно.