— Иногда я веду себя как дурак, — он отхлебнул чаю, поставил чашку на столик и обнял меня сзади за спину. Его пальцы, еще хранившие тепло чайной чашки, жгли кожу сквозь одежду. — Ты тоже время от времени поступаешь неразумно. Хотя я всегда считал, что ты гораздо умнее меня.

Я хмыкнула:

— Ну, спасибо. Зато ты мудрее!

На этот раз он не рассмеялся, ласково продолжая гладить меня по спине. В его прикосновениях была особая нежность, и мне хотелось мурлыкать, как ленивой кошке.

— Мы ведь не состязаемся друг с другом. Мы учимся жить вместе и пытаемся понять, какое у нас будущее, разве нет?

— В каком смысле — какое будущее?

— А ты не знаешь? Брак, дети, то, о чем всегда думают большинство мужчин и женщин, если они вместе.

Услышав, как он откровенно рассуждает о таких важных вещах, я вдруг запаниковала. Эти мысли ни днем, ни ночью не выходили у меня из головы. Я прикидывала и так, и сяк, словно помешивала овощи на сковородке. Но когда Мудзу сам неожиданно заговорил об этом, да еще таким вот образом, я растерялась. Поднялась с дивана и пошла на кухню. Несколько минут постояла там, бессмысленно уставившись в пустоту. Потом сделала вид, что мою руки, и вернулась в гостиную.

— А как ты считаешь, какое у нас будущее? — я старалась говорить как можно спокойнее, словно заранее приготовившись к любому ответу.

Лежа на диване, Мудзу протянул руку и привлек меня к себе так, что мне пришлось лечь прямо на него.

Какое-то время мы молча лежали в этой позе. Наше молчание всегда имело определенный смысл. Он держал меня нежно, но крепко, от него приятно и волнующе пахло алкоголем.

— Мы ведь не поженимся, верно? — решилась я открыть рот, досадуя на робкую, трусливую интонацию, с которой произнесла эти слова.

— Я… не знаю, — задумчиво проговорил он.

Я молчала. Полагаю, я точно знала, что именно означает это «я не знаю».

— Почему не знаешь? — пробормотала я, пытаясь вырваться из его объятий, но он прижимал меня к себе и не отпускал.

После безуспешных попыток вырваться я затихла, прильнув к нему. И когда мое лицо соприкоснулось с его, я вдруг поняла, что мои щеки мокры от слез. Я плакала. «Все бесполезно!» — мысленно проклинала я себя. Пропади они пропадом, эти глупые слезы, пропади пропадом этот мужчина, который говорит: «Я не знаю», а сам крепко держит меня, не давая уйти.

— Детка, — вкрадчиво мурлыкал он, — за то время, что мы вместе, думаю, ты не раз была в полной растерянности. Уверен, многое во мне тебе не нравится. Ты особенная, наверняка нравишься многим мужчинам. Ты принцесса. Но иногда я просто теряюсь. Тебе так трудно угодить. Что бы я ни делал, ты недовольна.

Он говорил тактично, но в переводе на житейский язык это значило, что со времени нашего знакомства Мудзу постоянно чувствовал себя не в своей тарелке: с его точки зрения, я настолько избалована и испорчена, что у нас нет счастливого совместного будущего.

Я, наконец, встала с дивана, вошла в ванную, плотно притворила за собой дверь. Ополоснула лицо водой. Воспаленную от слез кожу саднило. Это хорошо, что мне больно. Значит, я еще жива.

Я вышла из ванной и сказала:

— Знаешь, пожалуй, мне пора съездить в Шанхай. Нужно браться за новую книгу.

На следующее же утро я позвонила в туристическое агентство. Сотрудница сказала, что сейчас лето, туристический сезон в самом разгаре и билетов на рейсы до Шанхая практически нет.

— Мне всего одно место, — умоляюще сказала я. — Уверена, одно место все-таки найдется. Пусть даже это обойдется мне дороже!

Я положила трубку, и мне вдруг все стало ясно, как божий день. Словно астероид, затерявшийся в бескрайних просторах космоса, я, наконец, снова вышла на свою орбиту. Может, это и не совсем то направление, в котором я мечтала двигаться, но иметь хоть какой-то ориентир гораздо лучше, чем никакого.

И я методично начала собираться: составила список вещей и принялась укладывать чемоданы, переходя из комнаты в комнату.

В списке значилось все, что мне могло понадобиться: увлажняющая помада от «Кильс», купленная у «Барни», шнур-переходник для ноутбука, фотопленка, которую я не успела проявить; все приобретенные для Сиэр порножурналы (с фотографиями обнаженных качков), драмамин американского производства для моего друга рок-музыканта Пяо Юна. (Пяо Юн — гитарист из пекинской рок-группы, страстный фанат татуировок и большой любитель женщин, обладатель пары необычайно сексуальных рук, вечно пахнущих марихуаной. Эти руки стремительно и виртуозно перебирали струны электрогитары. И многие женщины были не прочь поменяться местами с музыкальным инструментом. Единственная слабость Пяо Юна — тошнота во время частых переездов, от которой китайские средства не помогали. Действовал только драмамин — либо японский, либо американский.)

Бродя по комнатам, я неожиданно заметила в гостиной комод. Я ни разу не видела, чтобы Мудзу открывал его ящики. Вряд ли там хранилось что-то важное, ведь на дверце не было замка. Убедив себя, что внутри не могло лежать ничего особенно ценного, было уже нетрудно решиться и посмотреть, что же там такое.

Я открыла дверцу, увидела выдвижные ящики. В одном из них стояли старые обувные коробки. Из любопытства я заглянула в одну из них и увидела толстую пачку фотографий с изображениями незнакомых мне женщин. На некоторых снимках женщины были одни, на других — вместе с Мудзу. Целая портретная галерея бывших подружек!

Внутренний голос укоризненно твердил: «Не глупи. Ты уже взрослая, не стоит так поступать!» Но ему возражал другой, не менее убедительный голос: «Давай, взгляни на его бывших любовниц! Не исключено, что очень скоро ты присоединишься к их компании!»

И я не устояла. Правда, все оказалось не так увлекательно и необычно, как я воображала. Некоторые из этих женщин были красивее меня, но внешность большинства ничем не выделялась. И все же в каждой была какая-то изюминка, и у всех без исключения — счастливое выражение лица. Я просмотрела примерно половину фотографий и остановилась. У Мудзу было право на личную жизнь. Без спроса вторгаясь в его прошлое, я поступала бесцеремонно.

Я накрыла коробку крышкой и уже собиралась задвинуть ящик, когда мне на глаза попался альбом с надписью «Мудзу» на обложке. Я открыла его: там были фотографии Мудзу. Мое внимание привлекла одна, где он был снят еще студентом колледжа. С нее на меня пронзительным и необычайно глубоким, выразительным взглядом смотрел дерзкий и избалованный красивый юноша в черном кожаном костюме. Юноша курил, прислонившись к стене. Все в этой старой черно-белой фотографии дышало сюрреалистичной красотой. В облике Мудзу чувствовались необузданность и уязвимость, которые он давно утратил. Необузданность и ранимость — извечные приметы юности.

Я вытащила фотографию из альбома, задвинула ящик, закрыла дверцу комода и со снимком в руках взяла и подошла к большому чемодану. Достала оттуда коробку с разными памятными для меня безделушками — записками, которые Мудзу писал мне, корешками от билетов на концерты, где мы были вдвоем, билетами на самолет, в котором мы вместе путешествовали. И бережно положила рядом черно-белую фотографию.