Помимо знаменитой «Невидимки» Карл сделал на этой улице еще несколько фотографий – серию угрюмых черно-белых портретов с такой мощной текстурой, что они кажутся нарисованными углем. Карл запечатлел запавшие безумные глаза, беззубые улыбки, ангельский свет на грубой, оплавленной солнцем коже. Он увидел и поймал на пленку человечность. Своей камерой он всех обманул.

Дело было на заре его славы, когда критики уже вовсю сулили ему великое будущее. Эту серию работ он назвал «Люди Гваделупы», имея в виду не только улицу Остина. Дева Мария Гваделупская – образ Богородицы, почитаемый в Латинской Америке, – четырежды являлась простому мексиканскому крестьянину.

Кто-то хватает меня за руку, больно впиваясь ногтями в кожу. Это не Карл, а какой-то бродяга – явно из местных. По загрубевшей коже точный возраст определить невозможно. Сорок? Семьдесят? На нем грязные джинсы и разодранные в клочья сандалии. На правой ноге не хватает одного пальца, на левой – двух. Он показывает куда-то себе за спину и спрашивает:

– Красотка, да?

– Да, – отвечаю я. – Очень красивая. – Достаю немного наличных (Барфли тем временем пытается лизать бродяге ноги) и протягиваю ему: – Угостите ее ужином, ладно?

Он засовывает мои деньги в карман и растворяется в толпе.

Уолт, ты ведь где-то здесь?

Что, если в один прекрасный день люди увидели бы всех невидимок Гваделупе-стрит? Всех сразу? Мы бы тыкали в этих призраков пальцем, а они бы нам улыбались – покойные жены, спящие вместе с мужьями в засаленных спальных мешках, друзья детства, с которыми они когда-то делились сэндвичами, однополчане, которые умирали у них на руках, давно похороненные отцы-тираны, правдоподобные и потешные персонажи замусоленных книжек…

Элвис, Мэрилин Монро, Марк Твен, Дева Гваделупская собственной персоной. Как знать, возможно, если бы мы вдруг увидели этот вымышленный мир рядом с нашей действительностью, все бы изменилось. Мы бы изменились. И ни один стаканчик бы больше не пустовал.

Я тоже стала невидимкой – обычной студенткой, выгуливающей пса. Мне попалось штук шесть таких же. Огромные солнцезащитные очки, джинсовые шорты, рюкзак, майка, «биркенштоки». Ходячая приманка для Карла, словом.

Уже дважды я хлопала по плечу похожих на него мужчин. Извиняясь перед вторым, я понимаю, что образ – эдакий подтянутый техасец в ковбойских сапогах и джинсах – вполне стереотипный. Быть может, именно эта обманчивая непритязательность вкупе с камерой давали ему едва ощутимое, но роковое преимущество над жертвами.

Через пару часов я перестаю разглядывать стены и граффити – это бесполезно – и забредаю на территорию университетского городка.

Немного походив в толпе, ныряю в густую сень деревьев на берегу Уоллер-Крик. В 1830-х годах судья Эдвин Уоллер разработал план города в виде правильной сетки, протянувшейся между двух рек.

Больше двухсот лет спустя Остин превратился в новый Бруклин: со всех сторон идет стройка, узкие улицы забиты автомобилями, и распутать этот клубок невозможно.

Интересно, корил бы себя Эдвин Уоллер за такую недальновидность?

Он совершенно точно пришел бы в ужас от того, что случилось на берегу реки, названной в его честь: в 2016 году здесь убили девушку, которая любила высоко подпрыгивать и зависать в воздухе.

Она не имеет никакого отношения к Карлу. Ее звали Харука, и убийцу поймали почти сразу. Но она вошла в мой памятный список, посвященный жертвам жестоких убийств. Харука приехала сюда из Орегона и поступила на музыкально-хореографический факультет Техасского университета. Однажды вечером она позвонила своей соседке по комнате в общежитии и сказала, что идет домой из театра. Но так и не пришла.

Через несколько минут после звонка на Харуку напали. Полиция считает, что на берегу реки ее убил бездомный подросток. В одном коротком, страшном мгновении встретились надежда и безысходность.

Подозреваемый был сбежавшим из приюта семнадцатилетним парнем по имени Михаил. Надо же, ведь когда-то у него была мать, которая придумала сыну такое имя, а потом бросила. Его размытый портрет зафиксировала уличная камера: при нем были украденный велосипед и неопознанный предмет, который он вытаскивал из кармана.

В день памяти родители Харуки выпустили в небо фонарики в виде бумажных птиц. Я до сих пор помню их прекрасные слова, сказанные сразу после ареста Михаила: Мы по-прежнему тверды в своем желании почтить память Харуки любовью и добротой, а не насилием. Полицию, однокурсников, преподавателей и всех, кто переживал за нашу дочь, мы просим об одном: обнимите своих детей и родителей ДВАЖДЫ, за себя и за нас.

Я хочу быть как они. И чтобы все были как они. Но мы – не такие.

Возможно, в поисках Карла мне поможет его шизофренический список.

Так меня осеняет на пике сахарной эйфории, пока я жую огромный пончик с карамелью, крем-сыром и арахисом, сидя под красным тентом возле забавного фургончика местной кондитерской «Гордо’c».

В полдень большинство студентов за столиками страдают от похмелья и начинают думать о недописанных курсовых. Я же думаю о том, что Гваделупе-стрит оказалась пустой тратой времени, о разных точках на моем теле, где я до сих пор ощущаю прикосновения Энди, а еще – о предательских GPS-трекерах.

Карл не мог их подсунуть. Ему просто некогда было купить подобное оборудование – за всю нашу поездку он ни разу не оставался один так надолго. Трекер стоит не меньше ста долларов, а столько наличных у него при себе не было (пока он не сбежал с моими денежками, конечно).

Энди, впрочем, тоже не стал бы пользоваться таким простым устройством, которое я нашла под бампером машины. Я видела в его квартире куда более изощренные штучки – из разряда тех, что обнаружились в зубной нити и кроссовках. Но кто же тогда прицепил трекер на мою машину?

Мой недоеденный, размякший пончик на дешевой бумажной тарелке стал похож на блевотину. Я включаю телефон.

На голосовую почту пришло сообщение. В горле встает ком: это номер Дейзи. Я с трудом жму нужные кнопки, почти не надеясь услышать в трубке бодрый голос медсестры из ветклиники. Наверняка это звонил Карл. Сообщить, что хочет сводить Дейзи в «Уотабургер». Или что благополучно закопал ее в лесу.

Мне кажется, она бы сопротивлялась.

Когда в трубке начинает щебетать знакомый голосок, у меня в ушах возникает такой оглушительный грохот, что приходится прослушать сообщение заново. Оказывается, она в «Диснейуорлде». Семейная вылазка. Она извиняется, что не прослушала почту раньше, и выражает надежду, что мистер Смит скоро найдется. Как дела у Барфли?

Мне полегчало. Но ненадолго. Я уже представляю других девушек, которых Карл встретил на своем пути. Новые красные точки загорелись на карте Техаса в ту секунду, когда я вошла в дом миссис Ти и принялась нагло врать.

Первые признаки панической атаки появляются внезапно, как и всегда. Где-то в груди, словно банда байкеров, начинает рокотать ужас. Через все тело проходит волна жара. В правом виске – настойчивый стук. С тех пор как мне исполнилось четырнадцать, такое происходит примерно трижды в год, иногда чаще.