– Увидимся.

Лучше бы Жюль был горнолыжником.

Я думаю об этом, наблюдая, как двое «полицейских на отдыхе»скрываются в проеме лестницы. Сейчас они поднимутся наверх, и костолом Жюльсразу же признает в убитом парня, вместе с которым ехал из аэропорта иоформлялся в отеле, и провел часть вчерашнего вечера за соседним столиком вресторане.

Ну и плевать.

Нервное возбуждение, снедавшее меня последние полчаса,сменяется апатией и полным равнодушием. И когда передо мной снова вырастаетШамсуддин, я становлюсь покладистой, как овца.

– Вы ничего не сказали мне насчет сегодняшнего вечера.

– А, да…

– Я могу рассчитывать на встречу?

– Я приду.

Иногда полезно и солгать. Правда, я не совсем уверена, чтоэто ложь. Неожиданное вторжение Жюля и Джима меняет мои планы. И Шамсуддин некажется таким уж отвратным: я с большим удовольствием встретилась бы с ним, чемс двумя полицейскими из Старого Света. Да что там – я предпочла бы вовсе их незнать и тогда, возможно, избежала бы некоторых вопросов.

А в том, что они последуют, я не сомневаюсь.

Шамсуддин прикладывает руку к сердцу, всем своим видомдемонстрируя: mademoiselle произвела на него неизгладимое впечатление, остатокдежурства пройдет в мыслях о ней, а вечером он постарается оказаться на высоте.

Один такой уже оказался на высоте, он и сейчас там. Ле житничком, подогнув под себя колено. И по мере того, как Шамсуддин отдаляется отменя, Фрэнки неумолимо приближается. Теперь я не могу представить его иначе,как мертвым. Мертвец стоял у стойки, пока я заполняла его регистрационнуюкарточку, мертвец дефилировал по отелю в костюме для серфинга, мертвец поилменя шампанским в ресторане и целовал меня тоже мертвец.

Потому-то поцелуй и показался мне холодным. И лишеннымвсякого намека на страсть – пусть и мимолетную.

Я пыталась закрутить роман с мертвецом.

Мерзость какая!..

Толпа, тупо ожидающая новостей с места резни, – тожемерзость. А ведь до сих пор я относилась к местному населению с большойсимпатией: открытые, безобидные, улыбчивые люди, их лукавство не опаснеелукавства детей, их простодушие забавляет, их тела поджары и упруги, их смуглаякожа отливает шелком. Они полны жизни – не то что забредающая сюда европейскаявырожденческая шушера, цивилизация которой доживает последние дни. Будущее – затретьим миром, говорит Доминик, вряд ли он подцепил эту истину в своейобожаемой «Фигаро».

А я еще посмеивалась над ним, идиотка.

Пробиваться сквозь толпу – удовольствие ниже среднего.Единственный плюс: бедняжка Сашa занята делом. Бедняжка Сашa преследует цель –пробиться, и все ее существо подчинено этой цели. Но что произойдет, когда цельокажется достигнутой? Сладкие орехи, прогулки по воде, подсчет воздушных змееви перистых облаков – смысла в этом не больше, чем в футболках с надписью«Рональдо» и «Рональдиньо». А о возвращении в отель не хочется даже думать.

Я положительно не знаю, чем себя занять. И каким образомстереть из памяти вчерашний вечер, чтобы мертвец Фрэнки не всплывал в моемвоображении снова и снова. Конечно, я могу угнать один из полицейскихвелосипедов и отправиться на нем э-э… в Марракеш. Или в Касабланку. Или вРабат. Это будет выглядеть нелепо. Я могу привести в чувство наш рыдван иотправиться на нем туда же. Это будет выглядеть подозрительно.

Я, в конце концов, могу дождаться Ясина и выйти с ним вокеан, и коротать время за сортировкой улова: тунцы к тунцам, осьминоги косьминогам, креветок – за борт. Океан остудит мою голову, а запах сырой рыбы…

Запах сырой рыбы напомнит мне о Фрэнки, мертвец жаловался,что не выносит его… Проклятье!

Я снова думаю о нем. Подчистить память не удастся, покрайней мере – сейчас.

– Сашa!.. Сабак эльхер, Сашa!..

Какой-то шутник желает мне доброго утра, очень мило с егостороны. Очень вовремя.

– Или лучше сказать – бонжур, мадам?

– Сабак ин нур, дядюшка Иса!..

Дядюшка Иса собственной персоной, он, кажется, никуда и неуходил – я вижу его ровно на том же месте, на котором оставила вчера. И в тойже позе. Дядюшка Иса – не часть толпы. Он просто стоит у дверей своего дома.

– Зайдете ко мне по-соседски?

Не самое удачное время для похода в гости, но это можетизбавить меня от навязчивой мысли угнать полицейский велосипед.

– С удовольствием.

– Я знал, что вы придете.

Странная уверенность – или я не все поняла во французскомдядюшки Исы? Нет, его французский почти идеален, и дядюшка сказал только то,что сказал.

Мы проходим мимо двух резных шкафов и деревообрабатывающегостанка и оказываемся во внутреннем дворике. От внутреннего дворика «Ла Скала»он отличается лишь меньшими размерами и отсутствием колонн, столиков итанцпола. Мозаика, которой выложен пол, и фонтан – почти те же. Есть еще навесв дальнем правом углу, туда мы и направляемся. Я все еще отношу происходящее ктрадиционному марокканскому гостеприимству, белому человеку здесь, в центреЭс-Суэйры, ничего не угрожает.

Разве что его кошельку.

А кошелька-то у меня как раз и нет.

Мы располагаемся под навесом, устланном коврами; место, гдегостей пичкают кус-кусом, бараниной и еще двумя десятками блюд, если исходитьиз традиционного марокканского гостеприимства. Сейчас, по всем законам жанра,должны появиться люди, играющие подчиненную роль в жизни дядюшки Исы.Бесплотные, словно тени, они займутся столом, приволокут миски с водой дляомовения рук (уже затем наступит очередь кус-куса) – такое происходило не раз вдомах арабов и берберов, которые мы с Домиником иногда посещали. Дом Джумы,брата Фатимы; дом автослесаря, который время от времени чинит нашмногострадальный автобус, дом техника, которого я вызываю всякий раз, когда ломаетсяочередной кондиционер.

Но дом дядюшки Исы не похож ни на один другой дом.

В нем никого нет.

Дядюшка сам приносит чай и расставляет тарелки со сластями иплетеные корзинки с фруктами. Я готова предложить ему помощь, но это вступит вявное противоречие с законами традиционного марокканского гостеприимства. Покадядюшка хлопочет по хозяйству и греет чай на маленькой спиртовке, ничто немешает мне присмотреться к нему повнимательнее. При свете дня сходство с Ясиномне выглядит таким пугающим и он моложе, чем казался мне вчера.

Во всяком случае, стариком его не назовешь.

Крепкий мужчина слегка за пятьдесят, так будет вернее.

– Вы живете один, дядюшка Иса?

– Много лет…

Смутные подозрения снова – помимо воли – начинают терзатьменя: Ясин так и не женился.