Перевод: можно купить облигации у эмитента из Огайо. Каждый год облигации приносят 58,75 доллара – упомянутые Радио Реем «5 7/8». Учитывая рыночные условия, покупатель может приобрести эти облигации дешевле их лицевой рыночной стоимости в 1 тысячу долларов и зарабатывать шесть процентов в год вплоть до 2047 года. Обычный бизнес.

– Слишком долго. Мне нужно что-нибудь такое, что дозреет, пока мы все еще живы.

– Мне нравится «Флорида Дерт Пантер Крик» пять одна восьмая до тринадцатого по шесть пятьдесят.

– Уже лучше. Три миллиона мне пригодятся.

– По рукам.

Следующие 45 минут я консультировал клиентов. Тогда-то и позвонила Лайла Приоло.

– Как дела? – спросила она.

– Шикарно, – ответил я, не выходя из роли топ-продюсера, хоть мы с Лайлой и дружили еще с колледжа.

Мгновение поколебавшись, она шепнула, подпустив в голос всю сладкую патоку солнечного юга:

– Да хватит тебе, Гроув.

– В каком это смысле?

– Что-то тебя гложет. Я же вижу.

Лайла была права. Эвелин всегда говорила, что я для ее третьей соседки по комнате как открытая книга. Может, дело в наших общих южных корнях.

– Я вчера кое-что узнал о Чарли и толком не знаю, как сказать об этом Сэм.

– А ты скажи мне.

– Дело непростое.

– Сэм мне не чужая, – не уступала она. – Мы спали вместе три года.

– Ну-ну! – До меня шутка дошла. Лайла имела в виду общую комнату в Уэллсли, а вовсе не общую постель. В сетевых предпочтениях Чарли ничего забавного нет. Но я понимал, что с подсказки Лайлы могу подобрать подходящие слова для Сэм. И рискнул: – Неудобно как-то.

– Неудобно? – с насмешкой бросила она. – Тебе ли знать, что такое неудобно!

* * *

Лайла Приоло приобрела самую печальную известность из всех женщин, когда-либо ступавших на Гарвард-сквайр. И эту славу ей принесли 15 секунд позора. Иначе бы ее в Гарварде никто и не знал. Кембридж она навещала редко. Имя ее было известно очень немногим. И почти никто в Гарварде не мог узнать ее с первого взгляда. Весь свой досуг Лайла проводила в Йеле с этим кретином Херли.

Однако слава о ней разлетелась практически по всем факультетам. О ней знали будущие капитаны индустрии Гарвардской школы бизнеса. Как и мастаки юриспруденции из Гарвардской школы права. Политологи мужеска полу из Института госуправления имени Кеннеди судачили о Лайле, прогуливаясь по обсаженным плющом дворикам и толкаясь среди других амбициозных дипломатов. Креативные личности из Школы архитектуры, которым еще только предстояло творить городской облик следующего поколения, находили художественное вдохновение в знойной урбанистической легенде, преследовавшей ее повсеместно.

Известность в Гарварде началась с биологии на втором курсе в Уэллсли. Во время одной злополучной лекции профессорша бесстрастно описывала состав мужского эякулята. Эту тему, способную повеселить аудиторию, битком набитую девушками, она обратила в марафон мутотени. И нудила, и нудила – «сперма» тут, «сперма» там, «сперма» повсеместно. Скучной подачей и флегматичной монотонностью профессор умудрилась навеять зевоту, а не любопытство.

В какой-то момент она уныло заявила:

– Свыше семидесяти пяти процентов спермы составляет фруктоза.

Тут-то Лайла и вскинула руку.

– Тогда почему же она не сладкая? – спросила она с вдумчивостью всего юга в своем благозвучном протяжном выговоре.

В аудитории воцарилось молчание. Профессорша – не в меру пристойная и чопорная старая дева лет 50 с лишком – парировала:

– Это мнение вы сформировали на основании полевых исследований, мисс Приоло?

Лайла оглядела своих товарок. Все они развернулись на своих сиденьях, чтобы уставиться на нее, распахнув глаза от изумления и разинув рты от потрясения. Лайла минутку поразмыслила. Оценила их внимание. И как только ошеломленная тишина в аудитории сменилась смехом и указывающими в ее сторону пальцами, Лайла поняла, что делать. Она встала, извинилась и вышла. И горделиво зашагала прочь, виляя бедрами, как самые заносчивые из моделей с Мэдисон-авеню.

По пути она услышала, как девушка из Зет-Альфа, соперничающего студенческого сестринства, окликнула ее: «Молодец, подруга!» – и снова раздался смех.

На следующий день весть о реплике Лайлы разошлась по всей лозе «мафии» Уэллсли. С этого только началось. Учитывая осмотическую циркуляцию между кампусами и ля-ля-ля девушек с парнями, семенной запрос Лайлы вскоре вошел в пантеон легенд Гарвардского университета.

«Почему она не сладкая?»

Несомненно, позже Лайла извлекла урок из этого постыдного переживания. Она понимала, как язвит публичное унижение, когда наняла бипланы с баннерами, кружившие над Херли на Кубке Йеля.

* * *

– Тебе ли знать, что такое неудобно!

Эта реплика меня убедила. Я просветил Лайлу насчет гей-порно, избегая упоминаний о финансовых бедах Сэм. Равно как не сказал ей о Пэтти Гершон и событиях, последовавших за моим несчастным открытием. Не ее это дело.

– Скажи Сэм, – посоветовала Лайла. – Она заслуживает истины.

– И что мне сказать? Что Чарли был бисексуалом?

– Для начала.

– Нет никаких доказательств. У меня лишь пара веб-хитов.

Впрочем, вчера вечером, в относительной безопасности своих апартаментов, я проследил интернет-историю Чарли. Там не было ничего, кроме гей-порно. Ни банковских счетов, ни брокерских сайтов, ни ответов на единственно важные вопросы.

Кто убил Чарли? Где его деньги?

– Что, если он не пользовался презервативами? – упорствовала Лайла.

– Я не хочу все испортить.

– Испортить что?

– Сэм беременна, Лайла.

– Она что?

Ошибка.

– Два месяца. Пусть Сэм сама тебе скажет.

– Беременность делает вопрос более неотложным, Гроув. Скажи ей о Чарли.

– Я бы предпочел сперва раздобыть факты.

– И что сделаешь? Позвонишь веб-мастерам и отменишь списания с его кредитной карты?

Чарли никогда не пользовался кредитными картами.

– Кранч знает.

– Давай продолжим это завтра вечером в спортзале, – сказала она. – Хочу обсудить кое-какие дела лично.

Чудесно.

Мы договорились покрутить педали на тренажерах. Беседа Лайлы с Кранчем была лучиком солнца. Ее счет послужит плацдармом, ведущим к богатствам семейства Приоло. Так мне казалось. Как я узнал позже, ее разговор о делах не имел ни малейшего отношения к глупостям Кранча насчет «Коуч» и прочих ритейлеров, которых они обсуждали.

Когда мы закончили разговор, мои мысли снова обратились к темной стороне последних суток. Чарли Келемен подкинул мне сюрприз из могилы. Лучший друг, спаситель, а теперь еще и мертвый отец – Чарли был королем частных сыщиков: именно он нанял соглядатаев и разоблачил бывшего Лайлы Приоло. Именно он вынюхивал донжуанов, спасал жен от измен, а мужей от рогов. Он был святым покровителем горемык, толстяком, наделявшим слово «хороший» смыслом. Этот образ оказался насмешкой. Гей – это еще ничего. Меня заботило, не водил ли Чарли Сэм за нос.