от них же, ни поцелуев этих, в конце концов! Она рассчитывала, что Ильяс как-то обозначит свое отношение к ней. Ну хоть бы посмотрел, что ли, улыбнулся. Нет, сидит с каменной мордой. Антон так весь чуть ли не из штанов выпрыгивает, все Наталье знаки глазами посылает, смотрит со значением. Та, конечно, бесится притворно, а на лице меж тем блуждает задумчивая улыбка. Любовь – страшная штука. Она превращает даже самых разумных в одноклеточных идиотов.

– Что-то Ильясик наш совсем скис, – шепнула Наталья, насыпая чай из коробки в заварочный чайник. – Конечно, пока не выпишут, не видать ему штурвала. Надо бы утешить парня.

– Ой, брось. Ему и без меня хорошо. Хоть бы глянул, а то облаками любуется.

– Что ты понимаешь в тонкой душевной организации мужчин? Они ж как дети. Им нужны наше одобрение и поощрение. Так, пойду в кокпит и отнесу Степану Андреевичу чай. И кофе второй пилот просил. Потом сами чайку попьем, и можно обед разносить.

Жанна кивнула. В заварочнике еще оставалась заварка на одну чашку. Степан Андреевич любил ройбуш. Памятливая Наталья об этом не забывала.

* * *

Камаев повернул голову, когда Жанна поставила перед ним чашку на откидной столик.

– Помнится, я обещала тебе ройбуш. Как Степану Андреевичу.

– Спасибо, но я не пью чай.

– Совсем? – Она даже немного опешила. – Ну ладно. Извини.

Она потянулась за чашкой и промахнулась, скинув ее со столика. У Камаева на лице не дрогнул ни один мускул, лишь глаза потемнели. Жанна с ужасом глядела на темное пятно, расплывающееся на его джинсах.

– Прости, прости, – зашептала она. – Я сейчас все вытру…

– Самое худшее, что ты можешь сейчас сделать, это начать елозить по мне тряпкой, – отрезал Камаев. – Советую приложить свою заботу к другим пассажирам.

Наталья как раз вышла из кокпита и убирала лишнюю посуду в шкафчик.

– Ты чего? – удивилась она. – Выглядишь так, словно тебя кто-то за задницу ущипнул.

– Хуже, – трагично прошептала Жанна. – Я на Камаева вылила горячий чай. Прямо на брюки…

Наталья зажала рот рукой, но все равно успела выдавить: «Ах!»

– Прости, но я не могу. Я сейчас лопну от смеха. – Лицо ее скривилось.

– Я сама сейчас помру. Но если он нас услышит – проклянет.

– Иди сюда, обниму. – Наталья прижала ее к себе. – Ох, что ж мы такие невезучие, девоньки?

* * *

Хуже ему было только тогда, когда Ангелина с ласковой улыбкой выкинула его из своей жизни. Она все делала с такой улыбкой: несла ее по жизни как сумочку «Луи Виттон» для статуса. Это он потом только понял. Так ее учили на курсах личного роста или каких-то других. Она любила учиться.

Кое-как залатав дыру в сердце, Ильяс поклялся, что больше никогда не позволит поставить себя в дурацкое положение. И вот опять. Дурная девчонка вылила на него чай. Во-первых, горячо, во-вторых, неловко, в-третьих… он прислушался: из-за шторки слышался сдавленный смех, да, в-третьих, смешно. Он снова стал посмешищем. А ведь на какое-то время он поверил, что между ними что-то есть или будет. Или может быть. Что-то ведь проскочило, пробежало, промелькнуло на быстрых пушистых лапках, нежно погладив тонкую кожицу свежего рубца. Нет, надо это все прекратить.

Шторки раздвинулись. Показалась тонкая спина в синем пиджаке. Глаза невольно, а может, и нет, опустились ниже, на бедра, обтянутые форменными брючками. Рука дернулась, послав болевой сигнал, заставив перестать любоваться тем, что он только что решил прекратить. Теперь он смотрел на длинную шею, по которой вился убежавший из прически волосок, на маленькое розовое ушко, на его глазах наливавшееся багрянцем. Тележка проехала дальше, скрыв от него и ушко, и другие части тела. Ильяс встретился взглядом с Натальей.

– Вам мясо или курицу? – чуть нагнувшись, спросила она.

Надо же, помнит, что рыбу он не ест, или рыбы просто нет в меню? Он хотел отказаться, но желудок яростно запротестовал против незапланированной диеты.

– Мясо, – буркнул он. Дождался, когда стюардессы пройдут мимо, и ринулся в туалет.

Очень неудобно что-то делать одной рукой, тем более в тесном пространстве крохотных туалетных кабин. Но он справился. Замыл пятно на джинсах. Было мокро, но к концу рейса высохнет. Из зеркала на него смотрел хмурый небритый мужик. Он втянул носом воздух, пахло антисептиком, бинтами, больницей. Какой заковыристый вышел рейс. Недаром он недолюбливал чартеры.

* * *

Коробки с обедами разбирали активно, пассажиры оживились. Ни один проигрыш не сможет лишить здоровых парней аппетита. Вскоре тележка достигла хвостовой части. Там ее принял Антон.

Камаев спал или притворялся, что спал, откинувшись на спинку кресла. Жанна лишь покосилась, проходя мимо. В рейсе, даже со столь малым количеством пассажиров, рефлексировать некогда. Сейчас короткая передышка, потом настанет пора чая-кофе, потом сбор мусора. Да еще начнется: «Девушка, воды, сока, таблетку…», это уж как водится. Жанна чуть потерла ноющую коленку. Можно сказать, легко отделалась. Коленка – ерунда, могла и без головы остаться. И снова колючий запоздалый страх пробежал тонкими паучьими лапками от копчика до седьмого шейного позвонка. Жанна даже плечами передернула, избавляясь от непрошеного гостя.

Наталья сунула руку в карман и чем-то зашуршала. Нахмурилась, потом усмехнулась и вытащила свернутый в четыре раза лист бумаги.

– Это что у тебя? – Жанна вздрогнула и потянулась за ним, но воздух вокруг стал вязким, как бабушкин кисель. Рука никак не могла пробиться сквозь него и схватить лист. – Не надо. – Слова с трудом протискивались через онемевшее горло.

Наталья развернула лист и покрылась румянцем. Глаза ее заблестели, и она хихикнула:

– Вот пакостник! Эй, а ты чего такая бледная?

Жанна выхватила у нее из рук лист. На нем была изображена женщина в форме стюардессы, больше похожей на наряд из секс-шопа, а перед ней на коленях в ошейнике стоял, видимо, сам автор сего послания. Стюардесса на картинке держала в одной руке поводок, а в другой – плетку.

– Антон, в своем репертуаре, – вздохнула Наталья. – Помимо пошловатого юмора еще такие же пошловатые картинки рисует.

– Это он так намекает, что он теперь твой раб, а ты его госпожа, – Жанна выдавила из себя эту шутку, несмотря на бьющееся рыбкой сердце.

– Ты только не подумай, что мы… ну это самое. Мы эти, как его, консерваторы. Скучные традиционалисты, – оправдывалась Наталья, сворачивая рисунок. – Вот куда я его дену? Домой же не понесешь. Слушай, возьми себе. Выбрасывать жалко. Старался человек.

Жанна кивнула и сунула листок в карман.

– Вот я тетеха! – Наталья стукнула себя ладонью по лбу. – Тебе же тоже письмо просили передать.

– Кто?!

– Да