Митя, совсем растерявшись, сказал Никите:

– Давай, до вечера! Мы сейчас спешим.

– А куда вы?

– Обедать, в ресторан!

– Здесь отличный ресторан есть, в конце главной улицы, называется Мариенхофф, я в нем сегодня обедал. Попробуйте. Так что вечером… – Никита подмигнул Эльке и протянул руку Мите.

Мите ничего не оставалось, как еще раз пожать руку Никите. Он же не дурак! Он же не глупый ревнивый самец! Он – самец, но умный и независимый. Он – человек мира. Его ждут большие успехи, если он не свернет не вовремя с пути. Женщина может помешать. Он помнит, он помнит батины наставления, он их сто раз повторял, когда батя брал с него слово. Митя – держит – свое – слово.

Митя прокашлялся и посмотрел на Элю. Девушка шла рядом с ним со своей обычной светлой улыбкой. Черт. Лучше не смотреть. Надо смотреть на архитектуру, на других людей, тогда он гораздо уверенней себя чувствует.

– Эль, может, на море выйдем? Далеко море, не знаешь?

– Море? – засмеялась Эля. – А ты не чувствуешь?

– Нет… – замялся Митя. Почему он все время ощущает себя с ней дураком? И ведь не хочется развернуться и уйти, хочется, чтобы она поняла, что он – умнее, он самый лучший!

– Море вон там, в пятидесяти метрах, его не видно за соснами. Я запах чувствую.

Митя втянул носом воздух.

– Свежий воздух и еще пахнет чем-то приятным… – Он запнулся, покосился на Элю и не стал продолжать. Он знает, чем это пахнет, это тот же запах, ее запах, он теперь его ни с чем не спутает.

– По-моему, ты слишком легко оделся. – Эля легонько коснулась пальцем его руки. – Вот, ледяной весь, мураши… Вернемся?

– Нет, я пробежаться могу. Хочешь, засеки время, я за полминуты во-он туда могу добежать, до того забора, давай, а?

– Нет, – засмеялась Эля. – Не надо. Лучше побыстрее пойдем. Вот и море.

Митя замер, остановился, он не ожидал увидеть море так близко.

– Красиво…

– Ты был на море когда-нибудь?

– Был… Один раз на Азовском море, в Мариуполе, но давно, я не помню совсем…

– А я на многих морях была, а люблю больше всего Черное. В Крыму красивее всего. Ты был в Крыму?

– Не-а, батя говорит, там нечего делать.

– В Крыму? В Крыму нечего делать?! – Эля покачала головой. – Ладно. А я вот была на Сардинии, на Кипре, на Крите, в материковой Греции, в Турции, в Египте, в Тунисе, в Эмиратах, в Испании, в Черногории, на Мальте, на Мальдивах, на Майорке, в Италии… м-м-м… где-то еще, забыла… А, ну конечно, еще в Болгарии и в Хорватии, но мне больше всего на свете нравится Крым. Просто мое место на земле.

– Ага, ладно, – буркнул Митя. – Я тоже везде поеду, когда… – Митя покосился на Элю. Говорить ей или не говорить? Потом, будет еще время…

– Здесь совсем другое море. Чтобы увидеть его красоту, надо постараться. Когда волны, очень впечатляет, а в штиль – как большое озеро. Вот как сейчас…

– Нет… – Митя добежал по плотному светлому песку до края воды, остановился. Потом сбросил ботинки, стянул носки, засучил брюки и пошел по воде. – Класс! Давай иди сюда тоже!

– Вряд ли… – Эля поежилась. – Я люблю холодную воду, но не до такой степени…

– Сфотографируй меня, я бате пошлю фото, – попросил Митя. – Вот, возьми мой фотоаппарат и на свой сними, хорошо?

Эля улыбнулась, кивнула и сделала несколько снимков. Море и небо. Просто небо. Небольшие светло-серые облака. И небо серо-голубое. Море, песок и небо. Митя, бредущий по морю, задумчивый, грустный. Вот он обернулся, лукаво на нее посмотрел, что-то хотел сказать, не решился, как часто с ним бывает, опять отвернулся, снова повернулся на нее, прищурился – он плохо видит, не носит очки, которые так ему идут…

– Я хочу есть… Я буду салат и запеченную грудку с грибами, и… свежий сок. Все. Потом чай. А ты?

Эля подняла глаза на Митю, который изучал меню. Он сжал губы, захлопнул меню.

– Я – ничего.

– В смысле?

– В смысле я есть что-то не хочу. Живот болит.

– Ой… – испугалась Эля. – А не подташнивает?

– Подташнивает.

Митя хотел добавить «от голода», но не стал. Вот это называется – приехали. И в прямом, и в переносном смысле. Такого он никак не ожидал. Не может суп стоить четыреста рублей, а горячее блюдо – больше тысячи. Он узнал курс евро и пересчитал в уме. С ума сойти! На тысячу рублей можно купить тридцать пачек пшена. И есть их полгода.

– Мить… – Эля дотянулась через стол и дотронулась до его рукава.

Митя отдернул руку. Ну что она пользуется запрещенными приемами! Вообще не надо его трогать!

– Я ничего не буду, – резко повторил юноша.

– Хорошо. – Эля кивнула официанту, который стоял неподалеку и ждал, пока они выберут блюдо.

– Добрый день! – поздоровался молодой человек на чисто русском языке. – Выбрали?

– Да. Будьте добры, два салата, один с креветками, другой…

– Я ничего не буду! – крикнул Митя и привстал, чтобы уйти.

– Посиди, пожалуйста, немного, – попросила Эля. – Я себе беру, хочу разного попробовать. Грудку и телятину с лисичками, два грибных супа. И чай, большой чайник, с малиной и облепихой.

– Понял, – улыбнулся официант. – Наши фирменные булочки принести? Горячие, с маслицем…

– Конечно, спасибо!

Митя нарочито отвернулся, положил ногу на ногу, достал телефон и стал писать отцу. Хотел выразить свои эмоции матом, но подумал, что, если прочитает мать, они начнут ссориться с отцом. Мать почему-то плохо относится к мату, не ругается вообще и даже анекдоты матерные не любит, хотя сама рассказывает, что на телевидении, в редакции, где она работает, без мата люди не разговаривают. У них такой особый язык – русский матный. И шутят, и ругаются, и обсуждают новости, политику, и поздравляют друг друга с юбилеями, с премиями, и пишут на мате… Но дома мать пытается ввести запрет на мат. Хотя что она может! Все равно в семье все так, как скажет отец.

Батя, – написал Митя. – Здесь пока все хреново. Ты был прав. Хочу есть, но все так дорого… – Митя подумал и стер слово «дорого». Зачем расстраивать отца? Написал по-другому, написал «невкусно». – Съел бы сейчас твою картофельную запеканку. Скучаю о тебе.

Держись, сына, я же тебя предупреждал. Как она, не пристает к тебе? – тут же ответил отец.

Не-а. Но вообще полный… – Митя все-таки выразился, как хотел. Ну как без мата? По-другому просто не скажешь.