Митя надел наушники и включил американскую музыку. Удивительно свойство этих песен без начала и конца. Почти ничего не понимаешь, человек о чем-то отчаянно поет, наверняка о своем одиночестве, о какой-то несправедливости, о мучительной несправедливости жизни, но точно слов не разберешь, просто следишь за взлетами-падениями мелодии, опеваниями, когда ни одной точной ноты, ни одного понятного интервала, все относительно – вот вроде и ровная, прямая кварта, а нет – соскользнуло на полтона, и все зазвучало по-другому, неуверенно, щемяще… И бесконечные секунды – малые, большие, мелодия взбирается шажками, шажками, потом летит вверх и резко падает вниз, в хриплое темное дно почти не поющихся человеческим голосом нот… И так хорошо, что непонятно, что о смысле можно только приблизительно догадываться.

Зато он отлично помнит свой смысл, ему о нем перед отъездом напоминал отец: у Мити есть семья, у Мити есть цель. Ему не нужно делать ничего, что бы отдалило его от семьи и от той высокой цели, к которой он идет.

– Помоги мне, пожалуйста…

Митя увидел, что Эля что-то говорит ему, и снял наушники.

– Что?

– Я уронила закладку под кресло, не вижу ее, тебе не видно?

Митя отстегнул ремни безопасности, которые уже снова застегнул перед посадкой, и наклонился под кресло. Близко, совсем близко рядом с ним были Элины босые щиколотки, так беспомощно виднеющиеся из-под недлинных вытертых черных джинсов. Митя замер.

– Мешаю? – Эля отодвинула ноги.

– Лови! – грубовато сказал мальчик, проклиная себя за то, что…

За все! За то, что боится лететь, за то, что согласился ехать, за то, что не знает, хватит ли ему денег на пять дней, а если не хватит – что он будет делать? За то, что у Эли такие тонкие милые щиколотки, совсем не похожие на ее решительный характер…

– Что? – Эля смотрела на него смеющимися глазами.

Еще она и смеется над ним!

– Ничего! – буркнул Митя. – Садимся, кажется. Надеюсь, самолет не упадет. Очень много катастроф как раз при посадке. Шасси не выпустится, и все. Грохнемся, за секунду все взорвется, ничего не останется. Сто восемьдесят обгорелых трупов.

– Мальчик, – обернулась к нему женщина, сидевшая впереди них. – Зачем ты такие вещи говоришь? Девочка, скажи своему брату, чтобы он людей не пугал и сам сидел спокойно.

– Хорошо, – улыбнулась Эля. – Брат, сиди нормально, спокойно и слушайся сестру!

– Я не брат… – проговорил Митя, но так, что слышала одна Эля. – Еще чего!

Рига встретила их на удивление хорошей погодой.

– Никогда не бывает такого в июне!– с улыбкой объяснила им Лиза, девушка-волонтер, помогающая устроителям фестиваля. – Обычно моросит, холодища, а тут такая погода. Должно повезти вам!

– Да мы не за первым местом приехали, – сказала Эля. – Да, Мить?

Митя пожал плечами. От обилия впечатлений он с трудом мог формулировать четко свои мысли. Еще ведь предстоит выходить на большую сцену с виолончелью… Для него это будет огромным испытанием… Хорошо, что рядом Эля. Плохо и хорошо одновременно. Ради нее он будет стараться. И перед ней совсем не хочется показаться слабым, неумелым, растерянным…

Он услышал звук сообщения. Отец беспокоился, как они долетели.

Приедем в гостиницу, батя, сразу напишу или позвоню по скайпу, если будет возможность.

Я с тобой все время рядом, Митяй, не беспокойся. Сомнения какие, сразу мне пиши или звони.

Митя не стал тратить деньги на лишнее «Хорошо», убрал телефон и достал какой-то удивительный предмет.

– Что это? Покажи! – попросила Эля и осеклась. Надо думать, прежде чем что-то говорить.

– Это батин фотоаппарат, – объяснил Митя. – Маленький, очень удобный. Вот тут кнопка, видишь? Больше ничего нет. Экономить буду, у меня пленка одна. А в ней тридцать шесть кадров. Хочу аэропорт снять, пока не отъехали.

– А что в нем такого?

– Просто… Ничего. Буду летопись вести своей поездки. Потом родителям покажу.

– Ребята, – к ним подошла руководительница группы, которая везла на фестиваль ансамбль маленьких домристов. – Мы, оказывается, с вами в разных гостиницах живем, вы даже чуть ближе к залу Дзинтари, где будем выступать.

– Все очень близко, в пяти шагах! – объяснила волонтер Лиза. – Гостиницы рядом. Они маленькие, мест не было.

– Эля, но вы же справитесь? Вы уже большие… Митя тебя в обиду не даст. – Преподавательница подмигнула мальчику.

Тот нахмурился. Вот хорошо бы поменьше шутили насчет их отношений. Как-то он не готов к таким шуткам.

– У нас два дня свободных, – продолжила та, – сегодня вечером – открытие фестиваля, завтра можно погулять, съездить в Ригу, это двадцать пять километров на электричке или на такси, как захотите. Увидимся вечером на открытии, да?

– Хорошо, Ольга Ивановна, мы справимся, – заверила Эля преподавательницу. – Я вообще привыкла быть одна, я с утра до вечера одна. У меня родители всегда на работе.

– А кем они работают? А, господи, да ты же Теплакова… Ну да, конечно… А что они, сами прямо на фабрике работают? – наивно удивилась преподавательница. – А я думала, такие люди только отдыхают, работают другие…

– Нет, сами хлеб, конечно, не пекут, – начала терпеливо объяснять Эля, – но уезжают на работу рано утром, а приезжают поздно вечером…

– А! Ну ясно. А то я-то уж подумала – прямо сами, стоят у печи, калачи и батоны переворачивают… – засмеялась преподавательница. – А у тебя, Митенька, родители – музыканты?

– Мой батя – скульптор, – гордо ответил Митя. – Очень хороший скульптор. А мать работает на телевидении, администратором.

– Как интересно… – протянула преподавательница. – Сразу видно, что мальчик из художественной семьи. Мы с тобой – музыканты. Это вот Элька у нас – буржуйка, да? Всё на нее валится, валится, все к ней плывет, и деньги, и волосищи вон какие отрастила, состричь да продать – так хороший телефон на это купить можно! – Она подмигнула Мите. – И мальчика самого лучшего подгребла себе в дуэт… Ох, Элька, смотри!

Эля, как всегда в таких случаях, не была уверена, нужно ли отвечать взрослому на очевидное хамство. Ответишь – сама нахамишь. Не отвечать? Просто проглотить, сделать вид, что ничего не понимаешь, маленькая и глупая?

– Я сама всего добиваюсь, хорошо учусь, хорошо пою… – все-таки ответила Эля.

– Ну да, ну да… – засмеялась опять Ольга Ивановна. – Видишь, Митька, какой обычно характер у красивых девчонок! С лица-то принцесса, а язычок – как у змеи! Подползет к тебе, как за шиворот залезет… – она пощекотала Митю за шею, – да как укусит!