В тот день успели соорудить шалаш из еловых веток и расставить петли на тропах. Легли спать голодными.

С утра, туманного и зябкого, добили и вытащили из петли молодого оленя. Настроение у всех было приподнятое, пока не начали рыть ямы. Земля копалась сантиметров на семьдесят, потом стали попадаться камни, а после метра обнажились скалы. Спустились метров на двести. С горем пополам выкопали полутораметровую яму.

Около двух недель копали, собирали дерево, рубили и жгли. Очень хотелось приступить к плавке, да и морально я устал. Мне приходилось работать не больше, чем пастухам, но всё время на одном месте.

Наконец мужчины, получив наставление собирать самые маленькие камни, ушли к руднику. Я, отдохнув у родника, стал спускаться по течению и подстрелил косулю. К возвращению рудокопов поджарил печень и сердце. Мясо и кости порубил на куски и сложил в первую выкопанную нами яму. Накрыл шкурой и присыпал землёй.

Первая плавка удалась. Я держал в руках блинчик бронзы (латуни) сантиметров пятнадцать в диаметре и около сантиметра высотой. Богатая руда, хороший рудник! Жаль, дробить камень не было ни возможности, ни сил. Думал, когда сможем подготавливать руду, результат плавки станет ещё лучше.

Количество лепёшек увеличивалось, а с ним пастухи овладевали счётом. Особенно радовались одиннадцатой и двенадцатой. В их понимании знать числительные, превышающие количество пальцев на руках, это как для человека из будущего защитить диссертацию. Я хотел домой, к Утаре, но, похоже, дикая мысль, будто мои товарищи готовы работать ещё, чтобы выучить «тринадцать» и «четырнадцать», оказалась не шуткой. Они каждое утро уходили к руднику, и я восславил Всевышнего, когда сразу на двух корзинах оторвались ручки. К тому времени количество лепёшек достигло шестнадцати, а по весу – килограмма три-четыре. Топорик мой весил не больше ста граммов, а нож и того меньше. Представив, сколько всего полезного можно из добытой бронзы сделать, я от всей души благодарил Создателя. Подумал тогда, что весной отправлюсь назад, к соплеменникам. Уговорю их переселиться на новое место, а у Людей выменяю мотыжки, топоры, ножи и иглы на зерно. Много зерна… И мне смешно: научил пастухов считать, а сам стал мыслить уж очень абстрактно.

Протяжный воющий стон, угрюмый, хриплый на низах Пальмы и последний, тонкий, высокий Муськи. Волчица умерла у меня на руках. Она сумела дождаться своего хозяина. Лицо Утаре стало серым, как зола, я заплакал не от боли, что огненным шаром сжигала сердце, а от обиды, за которую не смогу отомстить.

Наш поход в горы длился около двух месяцев. Жизнь в посёлке шла своим чередом. Утаре охотилась, время от времени озадачивая женщин-пастухов работой. Они выкопали яму под ледник, построили для коз пристройку к своему дому.

За две недели до нашего возвращения, особо не таясь, к стойбищу подошли чужаки. Их было пятеро. Они хотели увести коз. Туро решил, что сможет прогнать пришельцев сам, и попытался это сделать. Когда он, оглушённый ударом палки, упал, волчицы набросились на его обидчика. Любимая подстрелила ещё одного. Перед тем как убежать, кто-то из пришельцев бросил в Муську копьё и ранил её в живот. Утаре шла по их следам три дня, пока не вышла к берегу огромного озера. Наверное, по нему нам пришлось однажды плыть. Следы беглецов там оборвались…

Пока нас не было, Туро – хвала Всевышнему, он не пострадал – уходил с Пальмой в лес, чтобы чужаки не смогли больше внезапно появиться. Хорошо, сам догадался. Я понимал: следить за лесом теперь придётся все время…

Глава 25

Та осень выдалась ласковой, спокойной, с ночными дождями и ясными днями. Посмотришь, бывало, в небо: облака плывут, чуть-чуть трогаются, солнышко далёкое, мутное уже не греет, но редкие порывы ветерка ещё обдают теплом.

Женщины-пастухи увлеклись собирательством даров природы. А как не увлечься, если в осинниках тьма грибов с оранжевыми шляпками, а по березнякам – с бордовыми, опята на пнях в дубравах хороводами, по оврагам в ельниках брусника бусами несобранная?.. Зайдёшь в заросли лещины, чуть загляделся – тяжело стукнуло в лоб. Схватился, а ветка с орехами качается грузная…

Каждое дело – лишь следствие, всегда имеющее причину. Люди, конечно, об этом обычно не задумываются, но появились у пастухов горшки и тарелки, а с ними и возможность варить или хранить в посуде что-нибудь из еды, что стало тем камешком, от сдвига которого в горах случаются камнепады. Женщины научились готовить мясо с хреном, брусникой, орехами и грибами. Смело экспериментировали, увидев в растущих вокруг травах, кустах источники еды. Они откопали и принесли в посёлок корни дикой моркови, чтобы мне показать…

С женщинами-горянками отношения складывались по-особому: как только Уро перестал претендовать на безусловное лидерство, они стали поглядывать на меня иначе. Тано, мать Туро, и та глазёнками сверкала при встрече. Молодые всегда втроем, вместе держались, и Ата по их решению стала той, кому прочие доверили искушать меня. Наедине со мной она робела, млела, когда наши руки случайно касались, а при подругах становилась дерзкой или делала вид, что такая. Однажды заявила:

– Лоло, хороший козлик всё стадо покрывает!

Им было смешно, впрочем, и я улыбнулся, хотя и промолчал. Тогда поймал себя на мысли, что любовь к Утаре не даёт мне желать по-настоящему кого-нибудь ещё: вроде и кровь бурлит, и приятно вдруг прикоснуться, но, если становится слишком жарко, сбегаю. Женщины понимают, наверное, почему, и смеются по-доброму…

Ата принесла морковь, чтобы получить моё одобрение – можно копать или нет? С моей стороны никаких табу не последовало. Просто, когда первый раз за грибами собрались, как повелось перед важным делом племенного масштаба, после фееричной дегустации всем посёлком тушённого с грибочками мяса лесной козочки я разрешил собирать только те, что сам знал, нагнав страху, описывая последствия употребления в пищу ядовитых, вроде поганок. Если в сосняке Рыбам я разрешал собирать только маслята, то тут – все трубчатые грибы. Помнилось мне, будто они не бывают ядовитыми…

Мужчины, когда появлялось свободное время, ходили в лес за деревом. Я решил, что по снегу шастать туда незачем, предложил позаботиться о запасах, пока ноги лёгкие – не вязнут и не скользят. Ещё сумели натаскать под дюнку кучу глины. Весной обязательно понадобится, а долбить мёрзлую по оврагам будет непросто.

По моему календарю пора бы и снегу выпасть, а лёгкий морозец разве что ночью крался по земле, оставляя по утрам на поникшей траве иней. Уже несколько раз стадо куланов появлялось в пределах видимости. Они, конечно, не зубры, но заполнить ледник мясом скакунов было бы неплохо. Вот только льда там никогда ещё не лежало…

Налил в миску воды, оставил у реки на ночь. С утра первым делом побежал посмотреть, замерзла ли вода в ней. Увы, не замёрзла. Думал вылепить из глины формы, залить их водой и получить к утру генераторы холода для ледника. Оказалось, не судьба…

Подумал, что, раз уж решил с глиной возиться, наделаю пока кирпичей для печки. Увлёкся так, что неделя пролетела, как день. Работал бы ещё, но с низкого белёсого неба повалило лохматым снегом, быстро выбелив всё вокруг и далёкую лесную опушку. Позвал Ата с подругами и мальчиков, Туро и Тухо. Стал снег катать, будто для снежной бабы. Им это занятие понравилось. Быстро загрузили в ледник с десяток снежных шаров и настоящую бабу вылепили. Поставили между домами. Уро, услышав смех, выполз из дома, походил вокруг «скульптуры», воодушевился так, что бросил с оружием ковыряться и на пару с Туном свою бабу лепить начал. Настоящую! Всем в тот день было весело…