«Я не испытываю к себе ни нежности, ни теплых чувств, – пишет Льюис, – и даже не всегда рад своей собственной компании. Так что призыв “любить ближнего” явно не значит “питай к нему нежные чувства”. И в самом деле, некоторые мои творения вызывают у меня ужас и отвращение. Так что я, очевидно, вправе презирать и ненавидеть нечто, сотворенное моими врагами»[386]. Он также вспоминает слова своих учителей: они говорили, что важно «ненавидеть поступки дурного человека, но не его самого». Ему такое разделение всегда казалось нелепым: «Как можно ненавидеть итог чьих-то деяний и при этом не испытывать ненависти к нему?» Много лет спустя Льюис понял, что есть один человек, с которым он именно так и поступает на протяжении всей жизни, – он сам. «Хотя, – пишет он, – я могу не любить собственную трусость или жадность, я продолжаю любить себя». Таком образом, он продолжает желать лучшего для себя и действовать соответственно.

Как только Льюис решил с открытым умом исследовать духовное мировоззрение, он начал читать Новый Завет на древнегреческом. И смог заметить, что в двух великих заповедях: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем» и «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» – в оригинале стоит глагол с корнем, родственным агапе. В отличие от эроса, сторге или филии, которые опирались в первую очередь на чувства, агапе скорее стоит на нашей воле. Мы не контролируем наши чувства, но всегда контролируем волю и потому управляем тем, что говорим и делаем. А от наших слов и поступков зависит, помогаем мы другим или раним их. Льюис постоянно подчеркивал, что агапе – это «состояние воли, которое для нас естественно, когда речь идет об отношении к себе самому, и которое нам надо научиться поддерживать в отношениях с другими».

Агапе имеет прямое отношение к основополагающему принципу взаимодействия людей. Когда, говорит Льюис, вы желаете лучшего кому-то и поступаете соответственно, даже если этот человек вам не нравится, ваша антипатия уменьшается, и он начинает нравиться вам немного больше. Но верно и обратное. «Тот же духовный закон ужасающим образом действует и в противоположном направлении: чем больше жестокости вы проявляете, тем сильнее становится ваша ненависть, а чем больше вы ненавидите, тем безжалостнее становитесь, и этот порочный круг работает непрестанно». Клиницисты снова и снова видят действие этого принципа. Стоит нам нечаянно помочь тому, кто нам не нравится, и наша антипатия уменьшается; если же мы кому-то вредим, неприязнь к человеку растет – быть может, потому, что он пробуждает в нас чувство вины. Хотя агапе в первую очередь опирается на нашу волю, но, если мы проявляем такой вид любви, меняются и наши чувства – и часто негативное отношение сменяется доброжелательным.

Я, как клиницист, мог убедиться в том, что агапе – ключ к успешным отношениям любого рода, даже в группах и организациях. Я работал в разных учреждениях – в больницах, университетах, корпорациях – и видел, что проблемы в группах связаны не с их главной задачей – заботой о больных, обучением студентов, производством, оказанием услуг, – а с конфликтами, в частности, когда людьми движут в первую очередь вражда, зависть, ненависть, желание мстить или оправдать себя, а не воля. Если бы наше отношение к людям опиралось на агапе, это бы избавило и нас, и других от множества бесполезных страданий. Льюис прекрасно это понимал.

* * *

На этом закончим разговор о теоретических представлениях Льюиса и Фрейда о любви. В реальной жизни и поведении они отличаются друг от друга еще сильнее. В жизни Фрейда повторялся один сценарий: он устанавливает очень близкие отношения, затем в них появляется серьезный конфликт и отношения резко прекращаются. Так было с Йозефом Брейером – наставником, который помогал Фрейду и поддерживал его, когда тот готовился открыть частную практику. Так было с Вильгельмом Флиссом, самым близким другом Фрейда, которому тот доверял свои тайны в те годы, когда начал свою карьеру и работал преимущественно в одиночестве. Так же было со многими его последователями, начиная с той группы, что собиралась вечерами по средам в квартире Фрейда (там зародилось Венское психоаналитическое общество).

Со многими из них Фрейд порвал отношения, высказывая резкие обвинения в их адрес и используя обидные прозвища. В число жертв вошли Вильгельм Штекель, Альфред Адлер, Карл Юнг, Отто Ранк и Шандор Ференци – я привел лишь имена наиболее знаменитых. Говоря о них, Фрейд мог употреблять такие эпитеты, как «невыносимый человек», «свинья» и «бесстыжий отъявленный лжец». Он говорил, что Адлер страдает «параноидальным бредом». Некоторые из его коллег, те же Вильгельм Штекель, Пауль Федерн и Виктор Тауск, покончили с собой. Вспоминая об этих сложных взаимоотношениях, Фрейд списывал все на их «личные проблемы – зависть, или месть, или еще какие-то проявления вражды»[387].

Показательна и знаменитая история его отношений с Юнгом. «Пусть пойдет и утопится, мне не нужен он со своей дружбой», – писал Фрейд после разрыва[388]. Все начиналось достаточно невинно. Юнг, швейцарский психиатр, работавший под руководством Эйгена Блейлера, прочел «Толкование сновидений», несколько раз говорил об идеях Фрейда в своих публикациях и посылал их Фрейду. Так завязалась переписка, постепенно выросшая в тесную дружбу. Фрейд любил Юнга, рассчитывал сделать его преемником и часто называл его своим «сыном и наследником»[389]. Очень быстро Юнг занял влиятельную позицию в новом движении – он был председателем на Первом международном психоаналитическом конгрессе и издавал «Психоаналитический ежегодник». Несколько лет они были добрыми друзьями. Фрейд ценил связи со швейцарскими психиатрами из-за их репутации и из-за того, что те были «неевреями». Евреи были в числе его венских последователей, и Фрейд боялся, что его новые теории натолкнутся на соответствующие предрассудки. В 1908 году он писал своему коллеге Карлу Абрахаму: «Наши арийские друзья поистине для нас незаменимы, ибо иначе психоанализ погибнет под давлением антисемитизма»[390].

Но потом между Фрейдом и Юнгом возникли разногласия. Это была борьба за власть отца с сыном. Фрейд рассказывал о происходящем Джеймсу Патнему: «Мне надо защищаться от людей, которые называют себя моими учениками и которые во всем мне обязаны. И теперь мне приходится их обличать и отвергать, хотя мне не свойственно желание спорить»[391]. А в письме к Эрнесту Джонсу он говорил: «Что до Юнга, я решил разорвать с ним личные отношения. Мне не нужна его дружба. Пусть делает что хочет, а я как-нибудь обойдусь без него»[392].