или, по крайней мере, не чувствовала бы себя возвышенной до духовного уровня в тот момент, когда член был между ее губами.

Именно осознание того, что я шлюха, сравняло меня с землей в тот ужасный момент. Так что, когда Александр подошел ко мне и наклонился, чтобы мягко коснуться моего подбородка согнутыми костяшками пальцев, чтобы посмотреть мне в глаза и изучить мое психическое состояние, он ничего не нашел.

— Нет, мужественный Мышонок, не атавистическая Козима.

Просто пустая оболочка.

— Моя Красавица, — выдохнул он, и его голос стал туманным, когда агония ударила его в живот. — Моя милая, чистая красота. Мне очень жаль, что он осквернил тебя.

Извинения из уст моего Мастера.

Это должен был быть подарок, который я слишком долго разворачивала, разглаживая ленточки пальцами, оттягивая ленту кончиком большого пальца, как ребенок на Рождество.

Вместо этого его красота казалась мне чужой. Подарок, которого я не заслужила.

Я должна извиниться за то, что была такой шлюхой.

За то, что позволила кому-то другому использовать меня для своего удовольствия, когда я хотела служить только Александру.

Он был ужасен в том смысле, в каком я могла распознать и понять. Если под моей кроватью и был монстр, я хотела, чтобы это был он, потому что его жестокость была мне знакома.

Мысль о том, что меня может использовать и терроризировать другой, полностью сломила меня.

— Я изобью его чуть ли не до полусмерти, — проворковал мне Александр, аккуратно вытирая краем рукава слезы, о которых я не знала, что они текут по моим щекам. — Я посажу его на Железный стул и буду использовать на нем девятихвостую кошку, пока он не превратится в кровавую массу оборванных лент на троне с шипами. Как это звучит, Мышонок? Думаешь, тогда он поймет, что ты создана ни для кого, кроме меня?

Да! — прошипел мой разум. Я могла только представить, как Александр использует свою значительную силу, чтобы содрать кожу с человека за его проступки, насмехаться над его идиотизмом, чтобы он мог одновременно сломать его тело и разум.

Александр был чемпионом в этом.

Я должна знать.

— Хочешь посмотреть? Тебе от этого станет лучше? — спросил он, нежно проводя пальцами по линии роста моих волос, проводя большим пальцем по моему распухшему рту.

Я все еще ощущала вкус Эшкрофта, и мне снова захотелось рыгать. Я чувствовала его очертания, словно фантом, у себя в горле и тяжесть его рук в моих волосах.

Нет, я не хотела смотреть, как Александр его бьет.

Мне нужно было что-то еще.

Что-то, что мой рациональный разум мог бы счесть еще более отвратительным.

— Ты мне нужен, — призналась я с прерывистым дыханием.

Я потянулась, чтобы сжать кулак на его рубашке. Он был без галстука. В тот момент, когда я увидела этот ярко-красный галстук, я должна был понять, что это не Александр соблазняет меня. Мой Александр никогда не носил галстуков.

Я наклонилась вперед, чтобы прижаться носом к ложбинке его обнаженного горла, глубоко вдыхая его восхитительный кедровый запах. — Ты мне нужен, — повторила я снова, на этот раз сильнее. — Мне нужно, чтобы ты взял меня и доказал, что я твоя ничья другая.

Александр издал гортанный звук, который был наполовину мучительным, наполовину мурлыкающим, и его рука резко сжала мои волосы сзади, дергая их так, что я была вынуждена посмотреть на него снизу вверх. Его глаза проникли во влажные глубины моих глаз, глядя на разбитые осколки моего духа, чтобы увидеть, как снова сделать меня целым.

Он нашел ответ, который искал, и снова застонал, наклонив мою голову и захватив мой рот своим.

Я использовала мятный, мужественный вкус его рта, чтобы очистить свое небо, и прижалась ближе, вцепившись руками в его грудь, как кошка, ищущая ласки.

Он дал мне это.

Мы целовались, пока мой разум не закружился, как волчок, пока каждый вздох не стал вырываться из моих легких, а сердце не было на грани разрыва.

В моей голове была одна мысль, которая заглушала все остальные, он мне нужен, он мне нужен, он мне нужен.

Я задохнулась, когда его руки легли мне под мышки, и он поднял меня так, что я была вынуждена обвить ноги вокруг его шеи и прижаться своей киской к его лицу. Мои руки нырнули в шелковистые пряди его волос и крепко притянули его к себе, так что я могла опасно балансировать со своей задницей, сидящей в широкой чаше его ладоней.

Он безжалостно ел меня, покусывая мои губы, сильно посасывая, осыпая поцелуями мой клитор, а затем проникая своим языком глубоко внутрь. Это привлекло мое внимание к вершине возбуждения, так что влажное скольжение его рта по залитому входу было всем, что я могла слышать, и всем, чем я могла быть, это было потрясающее ощущение.

Обычно, когда я кончала за ним, я раскалывалась на части от его прикосновения. На этот раз все было иначе.

Когда я достигла кульминации, огонь залил мои зазубренные, сломанные края, сливая их вместе, успокаивая связи, пока они не стали едиными, и я снова была целой в его объятиях. Я вскрикнула от странности ощущения и всепоглощающей правоты удовольствия, мои крики усиливались в комнате, пока они не раздались эхом по всему дому.

Я хотела, чтобы они были услышаны.

Я хотела, чтобы слуги знали, что я принадлежу Александру, чтобы они прекратили свои похотливые взгляды. Я хотела, чтобы Эшкрофт знал, что, несмотря на то, что он был насажен на стул с шипами и избит мясистыми кулаками Риддика, я получаю удовольствие от своего законного владельца, стирающего с меня его метку так же легко, как вытирая доску.

Когда я, наконец, спустилась с пика своего оргазма, то обнаружила, что склонилась над Александром, мои пальцы перебирали его красивые волосы таким образом, что это приносило нам обоим утешение. Он поцеловал влажную внутреннюю часть моего бедра, но в остальном не двигался, давая мне время прийти в себя.

Я поняла, что это была нежная близость, которую я так любила в нашей сексуальной динамике. Александр мог сложить меня пополам, разорвать на острые грани наслаждения своими сценами и требованиями, но он всегда, всегда возвращал меня на землю нежным прикосновением своих рук.

Его нежность погубила меня. Даже осознавая это, я знала, что ничего не изменится. Он медленно сокращал расстояние между нами с того момента, как я приехала, и даже до того, когда он нацелился на меня в Милане и решил взять меня себе.

Я погибла еще до того, как осознала,