Капитан сокрушенно помотал головой, демонстративно переживая за убитых пиратов, и толпа откликнулась гулом, волосатые загорелые руки схватились за рукояти мечей и кинжалов.

– Итак, ты мне должен. Пятнадцать моих людей – пятнадцать сотен тысяч золотых. И тогда я отпущу твою семью. Тебя не отпущу, а семью отпущу!

– У меня нет столько денег! – Купец пророкотал, как камнепад в горах Кавказа. – Откуда я их возьму?

– Откуда? Оттуда! Напишешь управляющему, он выдаст нужную сумму. А если не наберет – продаст дома, продаст лавки, корабли – и наберет.

– Мразь! Ты – мразь! – Купец с ненавистью зыркнул на пирата. – Если бы не твой маг, ты бы никогда меня не взял! Я бы тебя взял!

– Взял, не взял – ну что ты заладил? – усмехнулся пират. – Это ведь не все твои деньги. Так что будет на что жить семье. И лечиться. После того, как мои люди с ними немного развлекутся.

– Что ты хочешь сделать с ними? – Голос купца сразу сел. – Не трогай их! Я все сделаю!

– Сделаешь. Куда ты денешься? Но ты должен ответить за то, что отказался выполнить мой приказ. И еще, ты должен знать, что я настроен очень решительно. Срок тебе будет – месяц. А потом начнется вот что. Каждый день. Каждый! Я сделаю из твоих девок корабельных шлюх! И ты будешь смотреть. Каждый день! Симур, давай!

Высокий худой мужчина с пустыми, стеклянными глазами равнодушно взглянул на капитана, вышел из толпы и медленно подошел к супруге купца. Та с ужасом смотрела на подходящего пирата, прикрывая руками своих дочерей. Симур так же равнодушно поманил рукой кого-то из толпы, тут же из группы абордажников выскочили несколько мужчин и под рыдания, крики и слезы девочек оттащили от матери. Симур мягким, плавным движением достал кинжал из ножен, так же плавно и точно полоснул женщину между грудями и быстрым движением левой руки рванул лиф вниз, оголяя женщину до самого пояса. Вероятно, он был очень сильным человеком – платье слетело с плеч женщины с такой легкостью, будто это была паутина. Еще рывок, уже двумя руками, и женщина остается в кружевных трусиках, зажав грудь скрещенными руками.

Но мучитель не останавливается – пальцы входят за завязки трусов, рывок! Женщина обнажена с ног до головы.

Олег как-то отстраненно отмечает, что для своих лет и после трех родов (а может, и больше) дама очень хорошо сохранилась. Тяжелая грудь не отвисла (видимо, детям приглашали кормилицу), ноги стройные, жирок есть, но вполне даже в норме, лишь округляя, делая женственней пропорциональную фигуру.

Опять ощущение нереальности, ощущение какого-то кино, не самого лучшего ужастика на пиратскую тему. Вот сейчас они схватят эту женщину, поставят ее на колени… а потом кадр покажет лицо плачущей, стонущей дамы – само собой, без особых интимных подробностей. Нельзя такое показывать на экране.

Вот кадр перескочил – и женщина уже прикрыта изорванным платьем. Ее ведут в трюм, к рабам, а мужчине строго напоминают, что будет то же самое, если он… ну, понятно. Кино есть кино.

Только вот ничего от кино тут не было – кроме того, что женщину действительно поставили на колени. Никаких перескоков кадра, никаких крупных планов – все деловито, мерзко и обыденно. Когда первый пират вошел в пленницу, она глухо застонала, пират же довольно засмеялся, задергался, наращивая темп. Его заскорузлые руки вжимались в белые, холеные бедра дамы, оставляя синяки и кровоподтеки, пират ухмылялся, из его рта по подбородку стекала тонкая струйка слюны. Он наслаждался процессом.

Потом был еще один – молодой, лет двадцати. Он бил женщину по спине, по ягодицам широкой ладонью, та вскрикивала, мотала головой, будто не веря в происходящее, и тихонько, утробно вздыхала-стонала, как умирающая на поле боя лошадь. Из глаз ее текли слезы, а голова, которую пират загибал к небу, держа красавицу за пышные волосы, моталась из стороны в сторону в такт рывкам насильника.

Когда через нее прошло человек пятнадцать, капитан, скучающе прикрывший глаза и зевавший, будто это было самое скучное зрелище в его жизни, приказал:

– Хватит! Давай старшую девку!

Жену купца прямо тут, на месте, заковали в ошейник, скрепив его чем-то вроде маленького замка, и посадили на цепь, как собаку. Она не сопротивлялась, просто не могла – последние трое насильников брали бесчувственное тело.

Девчонку раздели так же, как ее мать. Она явно была девственницей, и это очень позабавило толпу разогретых, накрытых красной волной похоти мужчин. Пираты едва не передрались за право первым овладеть молодой красоткой, но Симур тут же прекратил все споры, подошел к девушке, без замаха дважды сильно ударил ее по щекам открытой ладонью (она не кричала, не плакала, не просила ее не трогать – молчала и с ненавистью смотрела на врагов), и когда девушку опустили на четвереньки, зажав ее с двух сторон, указал пальцем на первого попавшегося бойца:

– Ты!

Расставаясь с девственностью, девушка не выдержала и утробно застонала, забилась, пытаясь вырваться из захвата держащих ее мужчин, но ничего не вышло, и она повисла в мускулистых руках, дергаясь всем телом при каждом толчке входящего в нее мужчины.

Боги над ней сжалились, и она потеряла сознание на третьем насильнике. Дальше уже насиловали ее бесчувственное тело, и так как «труп» насиловать неинтересно, ее пинали, щипали, били, пытаясь привести в чувство, и брали так жестоко, так злобно, что наверняка ей что-нибудь да повредили (как показалось Олегу).

Испачканная кровью, нечистотами (ее брали так, как захотелось распаленным похотью извращенцам), она осталась лежать рядом с матерью, и тогда капитан указал на младшую девчонку, пристально глядя в побелевшие от боли и страданий глаза купца:

– А теперь младшенькую! Как тебе нравится, купец? Жалеешь небось, что тогда меня выгнал? А я тебе обещал, что мы еще встретимся! И что ты сказал? Что я пожалею, если мы встретимся? Ну вот мы встретились. И кто из нас жалеет? Долго я тебя выслеживал, долго ждал своего случая! И вот – подарок!

– Мразь! Ты не человек! Ты демон! – прохрипел купец, белый как полотно. – Боги тебя накажут, уверен! Накажут! И всех вас – накажут! Мрази!

– Любишь младшенькую? – задумчиво протянул капитан. – Я тоже люблю. Таких вот… пахнущих молочком!

Девочка уже стояла голой, прижимая руки к груди. Она была совсем ребенком, ничего от взрослой женщины – кроме длинных золотистых волос. Она обещала стать очень красивой, даже красивее матери, и была худенькой, стройной, не такой, как ее могучий отец, больше похожий на медведя, чем на человека. Эдакий ангелочек без крыльев.

Девочка ничего не говорила, не просила ее пощадить, скорее всего, она даже не до конца понимала, что с ней хотят сделать, и только слезы катились из ее глаз, промывая светлые дорожки на запачканном пылью лице. И только когда капитан подошел, схватил ее за волосы и бросил на пол, поставив ногу в грязном сапоге на маленькую детскую попку, девочка негромко, но различимо прошептала в наступившей мертвой тишине:

– Папочка! Папочка! Папочка, миленький!