«Или одновременно», – подумала Анна и спросила:

– Неужели вы сидели в четырех стенах два с половиной дня?

– Сидели, правда, сегодня утром ходили в магазин купить чего-нибудь поесть.

– И давно у вас эти шуры-муры? – спросил Эско.

Йере опять помолчал, а потом продолжил. Румянец исчез, он приободрился, в поведении появилась дерзость.

– Нет смысла больше скрывать. Мы же ничего плохого не сделали. У нас была интрижка еще до того, как я сошелся с Рийккой, еще в лицее. Рийкка об этом ничего не знала, она считала, что Вирве ненавидит меня, а на самом деле она по мне сохла.

Йере самодовольно усмехнулся. «Мерзкая козлина», – подумала Анна.

– Когда мы с Рийккой разошлись, Вирве пришлась к месту со своими утешениями. Меня это вообще не смущало. Она, конечно, оригинальная, совсем не в моем вкусе, но стоит признать, что в постели это ничуть не помеха – наоборот.

«Вот козлина», – подумала Анна.

– А знаешь ли ты, что у Вирве нет алиби на вечер, когда Рийкку убили? – спросил Эско.

– Знаю.

– А теперь у нее мотив, – сказала Анна.

– Как так? Между нами с Рийккой все давно закончилось, и я имел право развлекаться с тем, с кем хочу, даже с ее лучшей подругой.

– Вы рассказали Рийкке? – спросил Эско.

– Нет.

– Почему?

– У нас все не всерьез. Так, трахаемся по чуть-чуть. Да и Вирве боялась, что Рийкка подумает, что у нас уже было что-то, когда мы с ней еще общались, ведь с разрыва прошло совсем немного времени. Мы не хотели ее обижать, особенно Вирве.

– Такое чувство, что Вирве настроена серьезнее тебя, – сказала Анна, – по ходу ты собирался вернуться к Рийкке.

– Ничего подобного! Думайте, чего хотите. А что насчет второго убийства?

– Погляди-ка, а ты осведомлен.

– В магазине купили «Илта-Саномат»[38]. Не сразу сообразил, что эти два убийства как-то связаны, извините.

– Валяй, выкладывай. Алиби друг для друга – не самое убедительное, – сказала Анна.

– Но у вас нет других доказательств, – ответил Йере.

«А это еще посмотрим», – подумала Анна и спросила, забрал ли Йере «Ремингтон» из полиции. В ответ Йере достал из закрытого шкафа чистое и блестящее ружье. Дуло пахло маслом.

– Значит, тебе его вернули? – удивилась Анна, хотя знала, что полиция не имеет права конфискации оружия без серьезных на то причин.

– Вернули. Собираюсь на выходных поехать на охоту пострелять.

– Смотри-ка, только что вычищено, – сказал Эско.

– Блин, меня достало, что всякие легавые его лапают.

– Полный уход для дорогих игрушек.

– Дорогая игрушка в хороших руках прослужит вечность.

– Из нее и Рийкку застрелили…

Парень осел прямо на глазах, превратившись из грубого мужика в хамоватого мальчишку.

– Да твою же мать, говорю же, что нет!

– …а может, и Вилле Поллари.

– Да нет же, нет! – начал твердить Йере. Стало видно, что он сломался. Как часто грубая корка мальчишек-крутышек на поверку оказывается тонкой хрупкой скорлупкой. Йере начал голосить как ребенок.

– Меня всегда удивляло, что ты слишком спокойно воспринял смерть своей бывшей подружки, – сказала Анна.

– Неправда, – ответил Йере. – Все это ужасно.

– Может, давай уже перейдем к делу, расскажем всю правду? – предложил Эско.

– Я говорю правду: я никого не убивал.

– Что ты знаешь об ацтеках? – вдруг спросила Анна.

– Что? – удивился Йере.

– Об ацтеках, что ты о них знаешь?

– Все это похоже на фарс, – сказал Йере, вытирая глаза.

– Тут фарсом и не пахнет.

– Ничего о них я не знаю. Это какие-то индейцы из Южной Америки?

– Из Мексики.

В шесть часов Анна припарковала машину у дома Бихар. Ветер усилился, шел мелкий частый дождь. Анна подумала, что осень продлится еще много месяцев, и уже от этой мысли ей стало дурно. Темные тучи закрыли небо, вокруг зажглись один за другим фонари, пытаясь оживить опустошенные дворы. Окна покрыли пятнами света стены высоток. За их стенами жители укрылись от непогоды.

В квартире у Бихар тоже горел свет. Анна знала, что на парковку выходят окна кухни и маленькой спальни – справилась о планировке в бюро сдачи жилья в наем; она просто позвонила туда и соврала, что хочет снять квартиру в этом районе. Окна гостиной и другой спальни выходят во внутренний двор четырех высоток. Иногда она и там дежурила: сидела на краю песочницы, приковав взгляд к окну на третьем этаже. Она знала, что родители Бихар спят в гостиной и что у Мехвана своя комната. Девочки делили на двоих меньшую из спален.

Чувствует ли Бихар себя здесь как дома? Каково ей в этом районе и в этом городе? А ее родителям? Как вообще спустившийся с гор человек ощущает себя в стране, где горы похожи на человеческий зад, – или в замкнутой бетонной коробке?

Понять их можно. Если бы мать Анны осталась здесь, она, скорей всего, вцепилась бы мертвой хваткой в осколок прошлого и начала бы холить и лелеять его в крохотной арендованной квартире, начала бы плакать по своим сыновьям и дочерям. Но она вернулась на родину, и Анна знала, что в этом отношении ее мать – исключение из правил. К тому времени дома все успокоилось: северные районы Сербии, где по-прежнему жило много венгров, да и всю остальную территорию страны, кроме Косова, военные действия не затронули. Натовские бомбардировки конца 90-х годов лишь немного сотрясали стекла, но не породили особенных страхов. Большая часть венгерской молодежи ушла через границу в Венгрию, в Сегед и Будапешт, чтобы избежать призыва в сербскую армию. Часть оказалась в армии. Часть погибла, как, например, Арон.

Когда Анне исполнилось восемнадцать, мать упаковала вещи и уехала домой. «Свои обязательства я выполнила», – сказала она тогда, правда, попыталась позвать детей с собой, но тщетно. Дети уже привыкли к жизни в Финляндии, получили образование, вросли корнями – нет, Анна не могла вернуться, еще раз все бросить и уехать.

С корнями, пожалуй, перебор. Скорее, ей удалось пустить тоненький росток, приоткрыть для себя возможности будущего, каких на родине уже не было. Важной частью стал новый язык, куда ее бросили как котенка. Анна не утонула, а сумела подняться на поверхность, научилась плавать и дышать. Она была не из тех, кто отказывается от своего будущего, каким бы призрачным оно ни казалось. В детстве ей уже пришлось так поступить. Не какая-нибудь мелочь. Повторения такого ей вовсе не хотелось, так что она решила остаться.