– …Обязана привнести что-то новое, вы понимаете? По-настоящему новое. Саре Сиддонс это удалось, тот рисунок роли Гамлета, что она создала, до сих пор изучают и берут за основу прославленные корифеи сцены. Я долго размышляла о наполнении роли, о своей миссии, – Имоджен нахмурилась, между тонких дугообразных бровей стали отчётливее видны две параллельные морщинки, предательски выдающие её возраст, – и вот, когда я уже отчаялась, меня будто осенило – точно сам Великий Бард встал за моим плечом и шепнул…

– …Ну надо же, – сдержанно восхитилась Оливия, дождавшись окончания истории. – Это так по-настоящему удивительно, не правда ли?

– О да! да! Тут же всё дело в том, чтобы донести до зрителя, что это настоящая драма. Потеря самого дорогого, что может быть у матери, её боль, её ярость… – Имоджен Прайс принялась ещё раз пересказывать содержание монолога, всё сильнее горячась и выделяя ключевые места полными экспрессии жестами.

Из-за её звучных реплик Оливия перестала слышать остальных и теперь могла лишь следить за выражениями лиц и хаотичными передвижениями актёров по комнате. Имоджен всё не унималась – она вынула из-за корсажа шерстяной юбки записную книжку и принялась зачитывать вслух фрагменты пьесы, отчёркнутые двойной красной линией: «Я так скажу, сударыня, всех сил…»

Оливия прекратила слушать и стала наблюдать.

Вот Эдди и Джонни, склонив головы друг к другу, обсуждают что-то так увлечённо, что шампанское переливается из их бокалов прямо на ветхий ковёр. Миссис Сиверли, недовольно поджав губы, поглядывает на них, но замечаний не делает. Мардж Кингсли задумчиво размазывает по куску торта и крем, и глазурь, а потом расчерчивает десертной вилочкой эту мешанину на квадраты и каждый с видимым наслаждением деликатно и долго жуёт. Арчи, в домашней бархатной куртке и безупречно отглаженных фланелевых брюках, сидит на стуле верхом и, бурно жестикулируя, рассказывает очередную фривольную историю Лавинии Бекхайм и Эффи. Обе они то покатываются со смеху, то наигранно хмурятся, но не уходят – его внимание им приятно, особенно Лавинии, которая поминутно всплёскивает руками, демонстрируя безупречный маникюр и молочную белизну кожи. Её щёки, думает Оливия, под слоем крашеной пудры сейчас наверняка пылают естественным румянцем.

Мамаша Бенни, Гумберт Пропп, Рафаил Смит и Филипп, придвинув поближе ломберный столик и переставив с него на рояль глиняные фигурки (весьма уродливые, надо заметить), разыгрывают партию в бридж, ставкой в которой служат круглые песочные печенья и марципановые куколки, снятые с торта.

Благостная, почти семейная атмосфера обманывала глаза Оливии, но не её чутьё. Он здесь! Тот, кто желал смерти Люсиль Бирнбаум, тот, кто вместе с ней совершил дерзкое ограбление китайской выставки – этот человек сейчас здесь, в этой комнате. Он так же, как и остальные обсуждает завтрашнюю репетицию, смеётся, ест торт, запивая его шампанским, покачивает головой в такт незамысловатой песенке, сменившей вальс. Завтра он вместе со всеми выйдет на сцену. На ту же сцену, на которой испустила свой последний вздох убитая им Люсиль Бирнбаум.

Внимательно изучая взглядом всех, кто находился в комнате, Оливия забылась – лицо её приняло настороженное выражение, и это не укрылось от того, кто весь вечер исподтишка наблюдал за ней. Этот человек, не выдавая своего интереса и рассеянно кивая собеседнику, проследил за ней и с удивлением отметил, как она покидает гостиную и вместе с горничной направляется в кухню. Ему тотчас захотелось отправиться вслед за ними, чтобы подслушать, о чём они будут говорить, но проделать это незаметно не было никакой возможности. Гостиная была битком набита, и к тому же Филипп Адамсон в тот момент, когда его сестра покинула комнату, тут же передвинул своё кресло таким образом, чтобы видеть проход в столовую.

* * *

Горничная сгружала грязную посуду в мойку, когда Оливия дружелюбно окликнула её:

– Ты не против, Элис, если я составлю тебе компанию? В гостиной стало слишком шумно и душно, да и тебе помощь не помешает. И как только ты справляешься в одиночку, ума не приложу, – и Оливия неловко плюхнула в горячую воду, от которой исходил пар, несколько грязных тарелок, захваченных по пути.

На рукавах её блузы тут же расцвели тёмные пятна. Элис скептически посмотрела на них, потом перевела взгляд выше, на лицо постоялицы, и дипломатично предложила:

– Если уж так сильно хотите помочь, мисс, то лучше берите полотенце и вытирайте. С мытьём я сама справлюсь.

Оливия с готовностью подхватила большое цветастое полотенце с заплатами в нескольких местах и встала рядом. Элис деловито плеснула в мойку мыльный раствор, поболтала в воде рукой, взбивая пену, и принялась за фарфоровые тарелки. Какое-то время обе девушки молчали, слаженно работая, но вскоре Элис не удержалась и дала волю любопытству.

– Говорят, вы, мисс, сегодня первый раз на сцене выступали?

– О да, Элис, – Оливия мечтательно вздохнула, стараясь выглядеть томно, как и полагается актрисам. – И это было по-настоящему незабываемо! – пользуясь тем, что Имоджен Прайс её не слышит, она ввернула её любимое словечко. – Нарядная публика, аплодисменты, огни рампы, музыка… Ах! Прямо и не верится… – и она прижала полотенце к груди и уставилась в окно, словно за помутневшим от пара стеклом в темноте зимнего вечера перед ней проносились упоительные картины.

Элис взглянула на неё с некоторым уважением и отмытую тарелку передала почтительнее, чем прежде, а не просто сунула не глядя.

– Но главная моя мечта, конечно, сниматься в кинофильмах, – с той же приторной восторженностью в голосе продолжила Оливия. – Вот там-то и бурлит настоящая жизнь! Одна знакомая мне рассказывала, что служила как-то у леди, которая снималась в Голливуде, так там всех актёров и актрис однажды пригласили на роскошную виллу с пальмами, и они до утра танцевали и пили коктейли, прямо не выходя из бассейна! А из фонтана при этом текла не вода, а превосходное шампанское!

– Ну надо же… – только и сказала Элис, на лице которой промелькнула сложная смесь недоверия, зависти и восхищения. Она ополоснула последнюю тарелку, подала её Оливии и, нерешительно оглянувшись на дверь, негромко, но ликующе и твёрдо произнесла: – А я, мисс, тоже собираюсь в кино сниматься.

Она тщательно вытерла руки о передник и вынула из кармана сложенную вчетверо газетную вырезку. «Кинопробы», – было напечатано там большими буквами, а ниже было сказано: «Приглашаются все желающие на роль горничной без слов. Возраст не старше тридцати, цвет волос любой, телосложение хрупкое. Обращаться по адресу…».

– Пойду туда в первый же выходной, – Элис бережно свернула вырезку и снова спрятала в карман. Взглянула на Оливию, пытаясь понять, не