И вот теперь подумайте все, кто любит ставить свою свекровь на место. Если бы я водрузилась как королева на переднее сиденье, я бы не услышала этот рассказ, который Роза начала не по заказу, а потому что в горных разломах, в этих желто-серых скалах ей причудилась шахта. А мне все это было очень интересно, ведь речь велась не про соседей – про кровь моих детей. Поэтому я всю дорогу терпела тошноту и тупую головную боль, которая сжимала мой хрупкий череп. И мысль, умнейшая мысль, возникла на секунду в моем сознании. Я даже, помню, прямо буквы огненные курсивом загорелись:

«О господи! – думала я на каждом повороте. – Какие танки! Какие же танки были все эти люди! Шестнадцать лет мужик долбился в шахте. И газом его там травили, и обвалы на него падали, и не кормили его там, не лечили, держали в холоде, в лохмотьях – а он, стервец, не сдох и умирать приполз, собака, в родной зеленый домик».

– Наш дом принадлежал этому брату, Алексею, – продолжала Роза. – До его ареста. И чтобы дом не отобрали, бабушка подписала бумаги, которые следователь ей давал… То ли она отреклась там от братьев, то ли что-то еще… Она не говорила, что именно подписала, но чувствовала вину. А уж какая тут вина? Ей нужно было и маму мою сберечь, и дом сохранить. Дядя Алексей никогда ей и слова не сказал, а бабушка возле него так и крутилась: лечила его, ухаживала за ним, все старалась накормить повкуснее. Он жил у нас… Сделал ремонт… Построил сарай… В саду ковырялся все время… И через несколько лет умер.

Наконец засверкало море. Мы почти приехали, и как всегда, ну как всегда!.. Мне стало плохо под указателем «До Сочи 10 км». И как назло, на этом участке не было ни кармана, ни обочины. Вот если бы еще один маленький эпизодик моя свекровь припомнила, то я бы дотерпела. Но, уж простите, нечем!.. Нечем было скрепить мой дух. Увы! Я не такая сильная, как эти кони из семеновской породы. Я умерла бы в первый месяц в шахте, погибла в первом же бою и в жизни не смогла бы вытолкать машину из кювета.

Последние виражи Антон проходил особенно резво. Машина вертелась юлой на крутых поворотах – и сомик, и все, что мешало мне жить, вырвалось фонтаном на резиновый коврик. И сын мой, тоже как по команде, согнулся пополам. А самое обидное, что метров через триста мы смогли остановиться.

Роза Михална, не теряя спокойствия, достала из багажника воду, надрала из кустов пышный веник, оттащила в траву испачканные коврики. И надо мной еще хихикала: «Смотри, Антон, какая слабенькая попалась… Не довезем!» А через полчаса она уже плыла за дальние буйки, оглядывая пляж и морской горизонт хозяйским взором. Она блаженно и неторопливо разводила свои сильные руки и улыбалась:

– Душевно, душевно…

А когда выходила из воды по крупной гальке и всей своей тяжестью давила на противные острые камушки, кряхтела:

– Не душевно, не душевно…

Через пару дней совместного отдыха моя свекровь показалась мне монстром. Женщина, которая не распыляется. Человек, похоронивший несколько десятков собак. На моей памяти она расплакалась всего один раз. И сама удивилась.

– Ты представляешь, – говорит, – я даже плакала.

Как вы думаете отчего? Легендарная Роза рыдала, потому что у нее сдохли аквариумные рыбки.

Моя свекровь поехала в Москву на Птичий рынок и купила там, как всегда, очень выгодно целую канистру мальков. Она хотела запустить их в большой аквариум своего магазина. Она несла эту канистру, десять литров, до метро, таскалась с ней по Павелецкому вокзалу, ехала в поезде. Дома она обнаружила, что вся рыба плавает кверху пузом, и разрыдалась.

Это особенность сильных женщин, они ревут по пустякам и то нечасто. Серьезные проблемы сильные женщины встречают с каменным лицом. А я не такая! Я могу разораться в очереди, я люблю себя пожалеть, и каждый февраль меня одолевает мировая скорбь, я регулярно теряю к жизни интерес, а потом неожиданно приобретаю его сомнительными способами и сразу оптом…

Роза Михална была для меня непонятной и потому интересной персоной. Она мне нравилась. Издалека. Издалека она была прекрасна! В ней было все, чего мне лично не хватало, ее сила и уверенность приводили меня в восторг. Возможно, мы даже могли бы подружиться, где-нибудь в нейтральных водах. Но рядом, за одним столиком в ресторане, на соседнем шезлонге, в одном такси, она начала меня раздражать.

– Пойдем погуляем? – говорила донна Роза, и это был не вопрос, это была команда.

Мы гуляли. Роза Михална перла, как трактор по шумной набережной, а я тащилась сзади, рассматривая асфальт, – мне казалось, что она оставляет на нем рифленую борозду. И самое ужасное, что я не могла объяснить: почему же она меня раздражает? Неужели только потому, что она моя свекровь? Неужели этот статус вызывает во мне бессознательное отторжение?

Но больше всего меня раздражала не Роза, а страшное сходство моего мужа с его матерью. Когда они сидели рядом в кафе и пили чай, почти синхронно отставляя чашку и оттопыривая мизинцы, у меня исчезали все эротические фантазии. Не страшно! Не страшно! Это происходит со всеми, практически со всеми молодыми невестками. Винить себя за это не стоит, в этом есть что-то биологическое, необъяснимое, какой бы красоткой ни была ваша свекровь, ее внешнее сходство с сыном вдруг начинает бесить. А мальчики так часто рождаются похожими на маму! О боже мой, как я заранее жалею свою невестку, будущую, потому что мой сын – моя копия. Точно так же, как муж – копия Розы Михалны.

Они шагали вдвоем под ручку, мы с сыном ковыляли сзади, и я с ужасом заметила, что у них одинаковые задницы, одинаковые плечи и ноги. У них одинаковый крепкий костяк, они устойчивые, их не шатает по жизни, они не знают, что такое брожение умов. У них короткие шеи, они не вертят головой по сторонам из праздного любопытства, они глядят вперед хозяйским взглядом. И оба косолапят! Оба одинаково сбивают туфли пятками наружу.

Я старалась на них не смотреть, я смотрела на море, на заводных собачек, которых продавали на тротуаре, на попугаев, которых носили фотографы, на цветочки, лепесточки, на листья!.. На пальмовые листья я смотрела. Меня слегка потрясывало, я даже попыталась затеряться в толпе.

– Куда ты, деточка? – поймала меня Роза Михална. – Иди сюда, встань вот под эту пальму, я тебя сфотографирую.

На всех фотографиях у меня получалась противная зажатая морда, ни один кадр мне не нравился.

– Ничего, ничего, – говорила мудрейшая Роза, – через двадцать лет понравится.

У ресторана Роза остановилась, и муж мой, точно так же, как его мать, выкатил живот и уперся рукой в поясницу.

Меню они читали дуэтом. Оба выбрали шашлык и обязательно какую-то выдрипистую гадость с итальянским или французским названием. Жюльен им захотелось! Не шампиньонов со сметаной, не грибную подливку – жюльен!