– Не душевно, не душевно…

Прежде чем наступить, она присматривала камешки поменьше. Потом взяла полотенце и принялась энергично растирать свое непотопляемое тело. Я посолила початок кукурузы и протянула ей.

– Спасибо, детка… – улыбнулась она, – очень кстати.

И тут мне захотелось сказать легендарной Розе, как же она мне нравится. Это же надо было! Три дня терпеть мои кривые морды и так бесстрашно прособачить сквозь шторма!.. Жаль, говорить приятное я не умею…

Но выход есть! Есть выход:

Подарки – это вариант для тех, кто не знает слов любви.

– Пойдем погуляем? – дала тут команду донна Роза.

И мы потащились за ней вдоль магазинчиков. Там я купила всякой пляжной дряни – сумку, парео, ветровку и тапочки для купания…

– За тапочки отдельное спасибо, – одобрила Роза Михална и усмехнулась. – Деточка, ты что это у нас сегодня такая добренькая?

А я молчу и улыбаюсь. Молчу и улыбаюсь. И все мне в этом мире нравится: и солнышко, и море, и небо голубое, и моя легендарная свекровь.

…Мы снова в машине. Опять стоим на переезде. Стоим пока всего лишь пять минут, и я абсолютно спокойна. Осторожная дежурная меня совсем не раздражает, я с нежностью и грустью смотрю на ее оранжевый жилет. Это же наша, русская дежурная, она закрыла наш родной переезд. Даже если госпожа дежурная выйдет и повесится на своем шлагбауме, меня нисколько это не рассердит. Я спокойна. Вылет у нас завтра утром, я сяду в самолет и к обеду буду далеко от переезда и от маленького города, в котором родилась.

Всё, девушки! Патриархальные семейки, неповоротливые, как большие корабли, уходят в прошлое. Не потому что мы, невестки, такие стервы… Нет. Патриархат уходит, потому что стал неэффективен. Если бы нам, как в Средние века, было выгодно жить под одной крышей большим семейством – например, для того, чтобы совместно обрабатывать пашню или отбиваться от врагов, будьте уверены – все бы заткнулись и терпели своих свекровей, невесток и прочих родственников. А мы давно живем отдельно, и нет у нас общей пашни. Современная семья – это уже не ковчег, это маленькая лодка с парусом. Мы все дрейфуем, мы качаемся на волнах, и лишний груз нам не нужен, нам нужно уметь балансировать.

Все сказанное в предыдущем абзаце – это одна сплошная умная мысль, но я не стала выделять ее курсивом, потому что мужу она не понравилась. Антон не в духе, он всегда немного расстроен, когда расстается с любимой мамочкой.

Только что мы покинули белую дачу. Позавтракали вместе с родителями за большим столом. Съели гречневой кашки, без лишних фантазий. Лупанули по паре яиц. Чайку попили. Я наливала кипяток в новые стеклянные чашки. Налила и стою. Чего же я, думаю, жду? Я жду, когда Роза Михална подойдет ко мне с чайной ложечкой. Подошла, все в порядке. Протянула мне свой мельхиор.

– Когда наливаешь в стекло кипяток, – и это сказала, как полагается, – всегда нужно ставить металлическую ложку. А то треснет.

– Да знаю я, знаю…

– Откуда ты знаешь? – удивилась Роза Михална.

– Роза Михална! Вы мне уже пятнадцать лет об этом говорите!

– Пятнадцать лет! – расхохоталась Роза. – И что ж ты, стерва, за пятнадцать лет никак не запомнишь? В стекло с кипятком нужно ставить железную ложку! Ведь лопнет!

Роза Михална всегда провожает нас до машины. Она выходит на мороз в одном халате, но холод ей не страшен, пар от нее идет как от печки. Она обняла меня крепко, прижала не слабо, стиснула ребра мои и вздохнула:

– Как грустно… Когда вы уезжаете, мне всегда грустно.

– Спасибо, – кряхтела я у нее в объятиях. – Спасибо вам большое. За все.

Спасибо – это единственное из нормальных человеческих слов, которое мне удается.

Роза оценила. Она улыбается, не фиксирует улыбочку уголками рта, а улыбается глазами, по-честному.

– Тебе спасибо, деточка. – Она меня еще приобняла и милосердно отпустила.

И тут засверкали вспышки, защелкали камеры, и мы расцеловались – от души, горячо и звонко. Я поспешила в теплую машину. Расселись дети. И наша новая собака, борзая рыжая сука, прыгнула в багажник. Антон обнялся с мамой, и мы поехали. Роза Михална отправила вслед воздушный поцелуй. Любезный папочка стоял с ней рядом в синей шапке и улыбался, как добрый сказочник.

Мой свекор, кстати, снова отливает бомбы. Нет, за меня не беспокойтесь, взрывчатку он не делает, только корпуса. Семейный бизнес он оставил зятю, а сам опять на творческой работе, он директор на нашем бомбовом заводе. На нашем, говорю, потому что мой муж купил старый мертвый заводишко. Три года он вытягивал его из комы, и я все три года только и слышала: «Бомбы, бомбы, наши бомбы…» Это сильно повысило уровень моей тревожности. Мне стало казаться, что весь мир готовится к войне, захотелось удалиться в спокойное местечко, и мы с другом моим Зильберштейном уехали жить за границу.

Моя мама, конечно, возмущалась. Она ведь думала, что мы построим дом и заживем как люди. Все будем собираться за одним большим столом. Дом оказался нам не нужен, нам все еще нужны дорога, приключения, поиски сокровищ…

Я вас сильно разочарую, но дом как крепость стал неактуален, я это поняла после того, как убежал наш пес. Мой ньюфаундленд Максик пропал, и это неожиданно посеяло во мне сомнение. Собаки убегают, дети вырастают, жизнь мчится… Не успеешь замуж выйти – хоп, прошло уже пятнадцать лет. Зачем тогда дом на века? И стол обеденный на двенадцать персон мне тоже не нужен, не набирается у нас к обеду двенадцать персон.

Мы с мамой иногда обедаем вдвоем по скайпу. Сейчас она уже привыкла, а первое время кричала в монитор:

– Как можно все бросить?! Оставить мать родную! Родину! И уехать неизвестно куда! Я не по-ни-маю! Как это можно?

Можно, можно, еще как можно. Жизнь изменилась. Старый сад, Гигантские Бергамоты, черные собаки, трое детей, с мамой в обнимку – все это в прошлом. Только на фото, на фото в старом альбоме у Розы Михалны. Дети выросли, ньюфаундлендов Роза больше не разводит, и сад не узнать. Старые груши начали падать одна за другой, все их пришлось спилить. Вместо груш появились молодые яблони, газон и кованые лавочки. В глубине сада возвышается новый особняк в восточном стиле, там живут Русланчик и Танечка. А зеленого домика больше нет, теперь там офис.