восток, отправятся к праотцам!»[294]Судья Сэмюэл Лекомпт, приверженец рабства, поручил большому жюри присяжных предъявить обвинение в измене членам антирабовладельческого правительства. Так как многие из них находились в Лоуренсе, попытка ареста давала еще один шанс миссурийцам, выступавшим теперь в качестве отряда шерифа, атаковать оплот аболиционистов-янки. 21 мая, подтянув пять орудий, они начали осаду города. Не желая быть в дальнейшем обвиненными в нарушении закона, лидеры противников рабства отказались от сопротивления. После этого «отряд шерифа», насчитывавший около 800 человек, ворвался в Лоуренс, разрушил редакции двух газет, сжег гостиницу и резиденцию избранного фрисойлерами губернатора и разграбил магазины и жилые дома.

Все эти события произошли на фоне споров национального масштаба о будущем Канзаса. И республиканцы, и демократы представили Конгрессу законопроекты о признании Канзаса штатом, причем первые — в духе принятой в Топике антирабовладельческой конституции, а вторые — после выборов нового конституционного конвента под контролем правительства территории в Лекомптоне. Южане рассматривали этот вопрос как определяющий для своего будущего: «Принятие Канзаса в Союз в качестве рабовладельческого штата — это в настоящий момент дело чести, — писал конгрессмен от Южной Каролины Престон Брукс в марте 1856 года. — Сама судьба Юга зависит от решения по Канзасу. Если Канзас станет продажным [то есть свободным] штатом, то рабовладение вполовину сократит свое влияние в Миссури… [и] аболиционизм превратится в господствующее мировоззрение. То же ждет и Арканзас, и северную часть Техаса»[295].

Так как республиканцы доминировали в Палате представителей, а демократы — в Сенате, ни одна из партий не могла добиться того, чтобы ее законопроект по Канзасу приобрел силу закона. Обе партии сосредоточились на пропагандистском моменте этих событий, имея в виду скорые президентские выборы. Из этой стратегии республиканцы извлекли большую выгоду, так как поддержка демократами произвола сторонников рабства в Канзасе предоставила естественную возможность живописать очередное попрание рабовладельцами устоев Севера. Устами способных молодых репортеров, настроенных против рабовладения, чье рвение порой превалировало над точностью изложения, бурно растущая республиканская пресса усиленно педалировала тему «окровавленного Канзаса».

А южане продолжали давать поводы для таких репортажей. Сразу вслед за «разграблением Лоуренса» шокирующая новость пришла из самого Капитолия. Всю весну Чарльз Самнер копил ярость в адрес того, что он окрестил «преступлением против Канзаса» — так же называлась и его двухдневная речь, которую он произнес 19–20 мая перед переполненными галереями Сената. За несколько дней до выступления Самнер говорил Салмону Чейзу: «Я должен произнести самую продуманную и законченную речь в своей жизни. Мое сердце страдает от допущенного произвола, и я должен высказаться до конца». Так он и сделал, причем в речи его было больше страсти, нежели хорошего тона. «Кровожадные разбойники из Миссури, — вещал Самнер, — наймиты, вытащенные из пьяной блевотины мутной цивилизации, изнасиловали девственную территорию, толкнув ее в ненавистные объятия рабства». Особенно от него досталось «однокашникам с Эф-стрит», включая сенатора от Южной Каролины Эндрю Батлера, который «выхаркивал свои требования» разоружить противников рабства в Канзасе. Родной штат Батлера, «позорно отупевший от рабства», отправил в Сенат в его лице «Дон Кихота, сделавшего своей возлюбленной персону… в глазах всего мира развращенную, но в его глазах — целомудренную, — я имею в виду продажную девку по имени Рабство»[296].

Речь Самнера вызвала резонанс как в Сенате, где некоторые демократы осудили его, так и в прессе, где даже республиканцы одобрили речь с оговорками из-за ее риторики. Единственной причиной того, почему некоторые из южан не вызвали его на дуэль, была уверенность в том, что вызов он не примет. Кроме того, вызывать на дуэль следовало равных по социальному положению, а такие худородные мерзавцы янки заслуживают хлыста. Или палки. Так считал и конгрессмен Престон Брукс, дальний родственник Эндрю Батлера. Два дня спустя после выступления Самнера Брукс вошел в практически пустой после объявления перерыва зал Сената и приблизился к столу, за которым Самнер писал письма. Ваша речь, обратился он к сенатору, «это клевета на штат Южная Каролина и мистера Батлера, который является моим родственником». Не успел Самнер встать, как взбешенный Брукс нанес ему не меньше тридцати ударов по голове тростью с золотым набалдашником. Ноги Самнера застряли под привинченным к полу столом, и как только он смог высвободить их оттуда, то сразу же упал с окровавленной головой[297].

Этот инцидент привел в ярость даже тех янки, которые не слишком жаловали Самнера. «Окровавленный Самнер» превратился в символ беззакония рабовладельцев наряду с «окровавленным Канзасом». По словам одной из газет, южане «не терпят свободомыслия нигде, даже в Вашингтоне они заставляют молчать с помощью дубинки и ножа, подобно тому как они делают это в Канзасе с помощью избиений, грабежей и убийств». «Дошло ли уже до того, — задавался вопросом Уильям Каллен Брайант из New York Evening Post, — что мы должны говорить шепотом в присутствии наших хозяев с Юга?.. Могут ли они избивать нас так же, как избивают своих рабов? Может быть, мы тоже рабы, рабы на всю жизнь, спины для их палок, если мы ведем себя не так, как им нравится?»[298]

Южане, напротив, возвели Брукса в ранг героя, нанеся тем самым новое оскорбление Северу. Хотя некоторые из них и сожалели о случившемся из-за бурной реакции на Севере, публичное одобрение поступка Брукса существенно перевесило эти сожаления. Газеты его родного штата выражали гордость от того, что Брукс «столь доблестно постоял… за честь жителей Южной Каролины»[299]. Richmond Enquirer написала, что «поступок был хорош по замыслу, еще лучше по исполнению и превосходен по значимости. Вульгарные аболиционисты в Сенате слишком зазнались… Они обнаглели до того, что посмели дерзить джентльменам!.. По правде говоря, им слишком долго позволяли бегать без ошейников, поэтому их нужно усмирить»[300]. Луизианский плантатор и бывший армейский офицер Брэкстон Брэгг писал, что Палате представителей следует выразить признательность Бруксу. «Только ударами палки по голове можно достучаться до чувств таких собак», — писал Брэгг. Сам Брукс хвастался: «Все южане поддерживают меня. За обломками трости очередь как за священной реликвией». Когда Палата представителей 121 голосом против 95 проголосовала за лишение его статуса конгрессмена, южане-оппозиционеры не позволили набрать необходимое для этого большинство в две трети голосов. Однако Брукс все равно вышел из состава Конгресса и вернулся домой, чтобы добиться восстановления своих прав путем переизбрания. Жители Южной Каролины торжественно встретили его и отправили назад в Вашингтон с единодушным ликованием. Со всего Юга Бруксу приходили десятки новых тростей; на некоторых были вырезаны такие «пожелания», как «Ударь его снова» или «Используй сногсшибательные аргументы»[301].

Такая реакция южан