и нативистов, и иммигрантов (по крайней мере, протестантского толка). Почти столь же нелегким делом было образование коалиции из бывших вигов и демократов. В программе преследовались обе эти цели: акцент был сделан на моментах, объединявших различные взгляды, в то время как факторы, могущие привести к розни, игнорировались или ретушировались. Четыре пятых объема партийной программы были посвящены рабству: она осуждала политику администрации в Канзасе, декларировала право Конгресса запрещать рабство в территориях, призывала принять Канзас как свободный штат и денонсировать Остендский манифест, ссылалась на Декларацию независимости как на непреложный источник принципов фрисойлерства. В двух кратких пунктах эта программа перекликалась с давней программой вигов, предлагая государственное финансирование «внутренних улучшений» путем поддержки строительства трансконтинентальной железной дороги и «развития речной и портовой инфраструктуры» — эти проекты могли обеспечить поддержку демократов в тех районах, где они принесли бы выгоду (Пирс, напротив, наложил вето на три законопроекта по рекам и портам). Заключительное положение программы, касающееся нативизма, было шедевром двусмысленности. Возражая против законов, которые могут ограничить «свободу совести и равноправие граждан», программа, казалось, осуждала нативизм. Однако, определяя понятие «граждане», программа не отвергала предложение «ничего не знающих» (которое, впрочем, республиканцы не собирались претворять в жизнь) о продлении периода ожидания натурализации. А «свобода совести» в свою очередь являлась знаком для протестантов, возмущенных попытками католиков запретить чтение Библии короля Иакова в государственных школах[308].

Так как Республиканская партия была новым образованием, то ее программа представляла больший, чем обычно, интерес для американской политики, а кандидат в президенты, несомненно, должен был сделать еще больше для формирования имиджа партии. Наиболее многообещающими кандидатурами выглядели Сьюард и Чейз, но каждый из них нажил врагов в тех группировках, которые республиканцы хотели привлечь на свою сторону: нативисты, противники рабства среди демократов и консервативные виги. Помимо этого, Сьюард и его советник Терлоу Уид сомневались в победе республиканцев уже в 1856 году и предпочитали дождаться лучших времен в 1860 году. Джон Фримонт стал единственным «подходящим» кандидатом именно потому, что был практически новичком в политике и терять ему было нечего. Энергичный имидж Следопыта[309] являлся ценным для политика качеством. Фримонт, предполагал один республиканский стратег, мог бы покорить избирателей «романтикой своей жизни и путешествий»[310]. Его женитьба на своевольной Джесси Бентон, дочери легендарного сторонника президента Джексона Томаса Харта Бентона, враждовавшего с группировкой Атчисона в Миссури, обеспечила ему важные связи в кругу бывших членов Демократической партии. После поддержки свободного статуса Калифорнии в 1849 году и одобрения идеи свободного Канзаса в 1856 году он приобрел репутацию несомненного противника рабства. Таким образом, Фримонт стал официальным кандидатом еще в первом раунде голосования. Бывших вигов задобрили, выдвинув в качестве вице-президента Уильяма Дейтона, сенатора от Нью-Джерси.

Кандидатура Дейтона грозила разрушить хрупкую уверенность в признании «северными американцами» республиканских кандидатов. Бэнкс, как и планировалось, оставил их без кандидата в президенты, однако в обмен на поддержку Фримонта нативисты ожидали от республиканцев одобрения своего протеже в качестве вице-президента. Когда республиканцы отказались пойти на это, «северные американцы» раздраженно пошумели, но в конце концов приняли Дейтона. Полное признание республиканского тандема стало для них слишком большим унижением, так как отец Фримонта был католиком, да и Следопыта венчал священник. Во время предвыборной кампании ходили вздорные слухи о том, что и сам Фримонт был тайным католиком. Некоторые озлобленные «северные американцы» обещали поддержать Филлмора, однако эта кандидатура была слабым утешением — он числился в рядах «ничего не знающих» лишь номинально, ибо его в основном поддерживали бывшие виги Юга, которые не смогли заставить себя объединиться с демократами.

После 1856 года нативизм как организованное политическое движение надолго был предан забвению. Его враждебность к папистам (а равно и к рому) оставалась подводным течением в недрах Республиканской партии, потому что для основной массы республиканцев именно рабовладение, а не католицизм представляло угрозу американским свободам. «Вы находитесь сегодня здесь, — обратился председатель партии к делегатам республиканского съезда, — для того, чтобы придать нужное направление тому движению, которое должно решить, останется ли народ Соединенных Штатов отныне и во веки веков привязан к той государственной политике распространения рабства, которая проводится в наши дни»[311].

Кандидат в президенты от демократов был полной противоположностью Фримонту. Следопыт в свои 43 года был самым молодым кандидатом в президенты за всю историю, тогда как 65-летний Джеймс Бьюкенен — одним из самых пожилых. Если колоритный Фримонт и его честолюбивая жена за долгие годы нажили множество врагов, но и завели множество друзей, угрюмый холостяк-пресвитерианин Бьюкенен слыл осторожной посредственностью. В то время как Фримонт провел на государственной службе лишь три месяца, будучи сенатором от Калифорнии, Бьюкенен в течение своей жизни занимал столько должностей, что его прозвали «Старым службистом» (Old Public Functionary): десять лет он был конгрессменом, еще десять — сенатором, пять лет провел на дипломатической службе, будучи посланником в России и Великобритании, и еще четыре года на посту государственного секретаря. Однако у Бьюкенена было одно общее с Фримонтом качество — он был подходящим кандидатом. Он не принимал участия в прениях по закону Канзас — Небраска, ибо как раз тогда был посланником в Великобритании. В отличие от Пирса и Дугласа, других претендентов на номинацию, он не имел ни малейшего отношения к канзасским беспорядкам. Важным было и то, что Бьюкенен представлял Пенсильванию, которая обещала стать решающим полем битвы во время предвыборной кампании.

Во время национального съезда демократов Пирс и Дуглас в основном были поддержаны южанами, благодарными им за их роль в отмене Миссурийского компромисса. Большинство же голосов за Бьюкенена принадлежало северянам — парадокс, так как Бьюкенен оказался более рьяным сторонником южан, чем оба его соперника. Когда количество раундов поименного голосования перевалило за дюжину, сначала Пирс, а потом Дуглас сняли свои кандидатуры во имя согласия, позволив таким образом Бьюкенену победить в семнадцатом раунде. В отличие от программы республиканцев, постулаты демократов лишь на одну пятую от своего немалого объема были посвящены проблеме рабства. Демократы поддержали доктрину народного суверенитета и заклеймили республиканцев как «партию раздора», подстрекающую к «измене и вооруженному сопротивлению законной власти в территориях». Остальные положения программы являли собой привычный перепев джексоновских мотивов: права штатов; ограниченные полномочия правительства; запрет государственной поддержки «внутренних улучшений» и национального банка как слишком «опасной меры для наших республиканских институтов и народных свобод»[312].

Предвыборная кампания превратилась в два отдельных поединка: Бьюкенен против Филлмора на Юге и Бьюкенен против Фримонта на Севере. На Юге по большей части кампания шла вяло, ибо ее исход там был предрешен. Хотя Филлмор и