возмутила умеренных северян даже больше, чем само избиение Самнера. «Во мне вызвало эмоции не столько само нападение (хотя, конечно, оно ужасно и само по себе), — писал некий влиятельный виг, который впоследствии голосовал за республиканцев, — сколько тональность прессы Юга и очевидное одобрение этого поступка всеми южанами». А один консерватор из Бостона, который до этого защищал южан, теперь заявил: «…должен с горечью признать их цивилизацией более низкой, чем я полагал раньше, хотя и [Теодор] Паркер, и те, кого называют „крайними“, постоянно и невозмутимо настаивали на этом факте, в то время как я горячо протестовал». Видные республиканцы говорили, что они «никогда не испытывали ничего подобного тому чувству глубокой, непоколебимой и отчаянной ненависти и враждебности к дальнейшему распространению рабства и его политической мощи»[302].

Единственным наказанием для Брукса стал трехсотдолларовый штраф, взысканный с него окружным судом. Ранения Самнера, усугубленные посттравматическим синдромом, который превратил психогенный невроз в соматическое заболевание, не позволяли ему полноценно работать в Сенате на протяжении последующих четырех лет[303]. В течение этого периода легислатура Массачусетса переизбрала его как некий живой упрек «варварскому рабству». Довольно многие янки хотели выйти за рамки такого пассивного протеста. «Если южане прибегают к розгам для рабов как к средству полемики с северянами, — писал священник из Нью-Йорка в своем дневнике, — то для северян не остается ничего, кроме как дать сдачи или стать рабами»[304]. А в Канзасе проживал 56-летний аболиционист, который тоже верил в ветхозаветную заповедь «око за око». Джон Браун внешне и правда был очень похож на библейского персонажа, убивавшего своих врагов ослиной челюстью — хотя сам Браун предпочитал более современные виды оружия, такие как винтовка и (в одном скверном происшествии) палаш.

Отец двадцати детей, Браун не достиг больших успехов в деловых операциях и фермерстве. В 1855 году он присоединился к шести своим сыновьям и зятю, которые получили земельные наделы в Канзасе. Фанатичный противник рабства, обладавший чуть ли не гипнотическим воздействием на большинство своих приверженцев, Браун добровольно вместе с сыновьями вступил в военный отряд для участия в партизанской войне, развернувшейся весной 1856 года. Направляясь в мае к Лоуренсу, чтобы помочь его защитникам, отряд узнал, что не оказавший сопротивления город был разграблен миссурийцами. Эта новость вызвала ярость Брауна по отношению к отрядам сторонников рабства и презрение к жителям Лоуренса, отказавшимся сражаться. Мы должны «отвечать ударом на удар», должны «посеять страх в сердцах приверженцев рабства». Когда же до сторонников Брауна дошло известие об избиении Самнера в Вашингтоне, он, по словам свидетелей, «просто обезумел». «Необходимо что-то предпринять, чтобы показать этим варварам, что у нас тоже есть права», — заявил Браун. По его подсчетам, с момента начала беспорядков в Канзасе сторонники рабства убили по меньшей мере пять фрисойлеров. Браун задумал предпринять «радикальные ответные меры» против «псов-рабовладельцев» своей округи близ Потаватоми-Крик, хотя никто из живших там не принимал никакого участия в убийствах. С помощью четырех своих сыновей и трех других сообщников в ночь на 25 мая Браун вывел пятерых стоявших за рабство поселенцев из их жилищ и хладнокровно раскроил им черепа палашом. Словом, око за око[305].

Эта ужасная бойня осталась безнаказанной. Федеральные власти, правда, арестовали двух сыновей Брауна, однако вовсе не тех, которые участвовали в убийстве, а шайки приверженцев рабства сожгли усадьбы семьи Брауна. Лоуренс и Потаватоми привели к эскалации партизанской войны в Канзасе. Один из сыновей Брауна был в числе двухсот погибших в ходе этого конфликта. Брауну и остальным его сыновьям, считавшим себя солдатами священной войны, удалось избежать официальных обвинений в убийстве в Потаватоми. К тому же, несмотря на значительные усилия американской армии по обузданию насилия, численности войск было явно недостаточно для того, чтобы контролировать разбойничьи набеги, отличавшие обе воюющие стороны.

По мере того как вести о «бойне в Потаватоми» распространялись на восток, противники рабства стали верить в то, что Браун в ней не участвовал, а если и участвовал, то исключительно в рамках самообороны[306]. Поэтому неудивительно, что республиканская пресса предпочитала заострять внимание на «варварстве» «пограничных головорезов» и Престона Брукса, а не борца за освобождение рабов. Как бы то ни было, вскоре «бойню в Потаватоми» затмили рассказы о других «битвах»; многие газеты запестрели заголовками: «Гражданская война в Канзасе». Именно на фоне этой гражданской войны развернулись президентские выборы 1856 года.

II

Начало нового года ничем не предвещало, что республиканцы превратятся во вторую крупнейшую партию на Севере. Американская партия провела в феврале свой национальный съезд, на котором надеялась преодолеть прошлогодний раскол. Некоторые из делегатов-северян, вышедших из состава партии в июне 1855 года, вернулись в ее ряды. Однако коалиция южан и консерваторов из Нью-Йорка и Пенсильвании вновь заблокировала принятие резолюции, призывавшей к отмене закона Канзас — Небраска. После этого 70 делегатов-янки вышли из Американской партии, чтобы основать Северную американскую партию. Оставшиеся делегаты выдвинули в президенты кандидатуру Милларда Филлмора.

«Северные американцы» созвали свой съезд за несколько дней до проведения собрания республиканцев в июне. Они намеревались выставить кандидатуру нативиста, но противника рабства, которую республиканцы вынуждены были бы поддержать для того, чтобы избежать раскола антирабовладельческих сил. Однако жизнь доказала невозможность того, чтобы нативистский хвост вилял свободной собакой. Все тот же Натаниэл Бэнкс, который только что консолидировал контроль республиканцев над Палатой представителей, став ее спикером, послужил «фиктивной кандидатурой» с целью поглощения республиканцами Северной американской партии. По-прежнему оставаясь на хорошем счету у нативистов, Бэнкс позволил выдвинуть свою кандидатуру в президенты от «северных американцев». После того как своего кандидата выставили и республиканцы, Бэнкс взял самоотвод в его пользу, практически поставив «северных американцев» перед фактом оказания поддержки республиканскому кандидату. Некоторые делегаты съезда «северных американцев» были осведомлены об этом трюке, и он сработал. Но на момент, когда Бэнкс стал кандидатом в президенты, всеобщее внимание переключилось на Филадельфию, где республиканцы собрались на свой первый национальный съезд.

Лидеры республиканцев, такие как бывший виг Терлоу Уид из Нью-Йорка и бывший демократ Фрэнсис Престон Блэр из Мэриленда, были проницательными людьми. Предвидя, что старые партийные привязанности некоторых политических тяжеловесов будут препятствовать их участию в «республиканском» собрании, они, созывая участников съезда, не афишировали этот термин. Вместо этого они приглашали делегатов, «несогласных с отменой Миссурийского компромисса [и] политикой нынешней администрации, безотносительно былых политических различий или разногласий»[307]. Программа партии и кандидат в президенты должны были быть подобраны столь искусно, чтобы привлечь как можно больше (а отпугнуть как можно меньше) избирателей. Особенно трудной задачей было завоевать симпатии