– Я уже пыталась через одного человека «потрогать» Шинкова, но он почуял засаду и встреча не получилась.

– То есть Шинков знает, что у тебя есть запись? – удивленно уставился на нее Саша.

– Он не знает, какая эта запись! И не уверена, что он всерьез боится, что я смогу его шантажировать!

– Ты чокнутая! И ты еще живая? Тебя не пристрелили, не утопили?

– Нет, – зло ответила Рита.

– Шинков чувствует опасность, как волк. Он осторожен, и голыми руками его не взять.

– Если ты отказываешься мне помочь, я сделаю все сама.

– Сделает она! У тебя даже родных нет, чтобы похоронить.

– Зачем меня хоронить?

– Потому что он тебя уничтожит.

– Он меня любит, иначе не терпел бы столько и не возился бы со мной.

– Да, конечно! И обязательно на тебе женится, малышка, будут белое платье и пупсы на капоте.

– Ты обещал мне помочь, – упрямо твердила Рита.

– Я не отказываюсь. Только мне нужно время, дня два-три. Давай так. Через три дня встречаемся в парке у озера, там, где беседка старая, знаешь? В восемь вечера, запись оставь пока мне.

– Это копия, не жалко. Хорошо, я приду в парк, только уж и ты приходи. Если не придешь, я все сделаю сама.

Сима никогда не любила брать интервью у политиков, хотя эти собеседники сочетали в себе две роли: ответственных за происходящее и экспертов по отношению к другим лицам. Но дело было в том, что политики отделывались от журналистов общими пафосными фразами и вообще могли отвечать на один вопрос полчаса «ни о чем», а потом сообщить, что время интервью истекло. Поэтому Серафима постоянно вклинивалась в их речь, настаивая на конкретных вопросах и конкретных ответах. Это собеседника раздражало, но Серафима умела «делать улыбку».

– Ужас, а не интервью! – каждый раз возмущалась она. – Как они сами-то себя не слышат?

Сейчас ей тоже предстояло своеобразное интервью, только вопросов она еще не заготовила. Сима шла по улице, зажав в руке бумажку с адресом. Ей, с одной стороны, было жалко Ингу – настрадалась женщина, а с другой, каждый получает то, что заслуживает. Она верила Инге, что та непричастна к избиению Володи Колесниченко, но драма в семье подруги произошла именно из-за Инги. Номер банковского счета, куда Инга должна перечислить деньги, уже находится у администратора салона, милашки Карины. Серафима Павловна раньше никогда не занималась шантажом, и у нее не было опыта в подобных делах. Она всегда считала, что шантаж и вымогательство – это насилие, а насилие не может не вызывать в ответ ненависть. Ее первый опыт шантажа Инги принес ей некое удовольствие.

Когда-то в юности Серафима видела, как кричала девушка, стоя в окне пятого этажа:

– Если ты не вернешься ко мне, я выпрыгну!

Кричала она недолго, потому что кто-то подошел со стороны комнаты и сдернул девушку с подоконника. Это тоже был шантаж – шантаж суицидом. Самоубийство, как метод управления близкими. Серафима вдруг вспомнила этот случай. Интересно, парень остался с ней? Этого Серафиме было никак не узнать.

Дом, где жила женщина, с которой нужно было поговорить, стоял особняком, звали дамочку Яна Николаевна Свириденко, это Сима запомнила.

– С чего вдруг русская баба Яна? Русская женщина должна быть Марией, Настасьей, в общем, любой другой, только не называться странным именем из трех букв, – говорила себе Серафима. Она решила, что придет в дом к этой женщине под видом волонтера, проводящего социологический опрос, больше ничего интересного ей в голову не приходило, а там будет видно, сориентируюсь по ситуации.

Звонить и стучать в квартиру ей пришлось долго, за дверью кто-то шаркал, шумел, гремел и подавал признаки жизни, но открывать явно не спешил. Наконец замок провернулся, и в проеме показалась косматая женская голова. Голова, как и все тело, была слегка пьяной, а поэтому специфической.

– Ты кто? – бессмысленно произнесла голова.

Серафима быстро поставила ногу в открытую дверь и уверенным бодрым тоном произнесла:

– Здравствуйте! Мы проводим социологический опрос об эффективности реформы ЖКХ. Можно я пройду? – И она быстро проскользнула в квартиру, оставив хозяйку в легком недоумении.

На кухне было грязно и неуютно, Серафима Павловна отодвинула немытые тарелки и стаканы и разместилась на обшарпанном стуле.

– Я не поняла, ты кто? – не отставала хозяйка квартиры.

– Меня зовут Серафима Павловна, – представилась Сима. – А вы кто? Мне нужно занести данные в анкету. Возраст, социальное положение, наличие детей. А потом вашу оценку работы коммунальщиков.

Сима сама бы приняла участие в таком опросе и с удовольствием поставила «колы» всем коммунальным службам района: работают они из рук вон плохо, но опросов ЖЭКи не проводили, видимо, догадываясь о таком народном гневе. Растрепанная нетрезвая женщина плюхнулась рядом с Симой.

– Выпить хочешь? – изрекла она.

– Нет, нет, нет, – испуганно ответила Сима, вспомнив, как приходила в себя после алкогольного отравления. – Ни за что! Только чай.

– Ну, чай так чай, – сказала женщина и взяла в руки, видимо, давно немытую кружку с коричневыми разводами по краям.

– Давайте я сама, – подскочила Серафима и буквально выхватила кружку из рук Яны. Вода плохо отмывала бурые полосы, Сима даже поскребла их ногтями, но все равно наливать чай в кружку было опасно для здоровья. Пришлось рискнуть, иначе разговор мог не получиться.

– Ну вот, теперь почаевничаем, – приговаривала Сима, возвращаясь к своему стулу. – Давайте вместе анкету заполним.

Яна молча кивнула. Серафима вытащила приготовленные листки бумаги, ручку и начала задавать вопросы. Яна отвечала бойко, но когда дошли до наличия детей, притормозила.

– Не знаю, как отвечать, – нервно сказала она.

– То есть вы не знаете, есть у вас дети или нет?

Яна задумчиво посмотрела в окно.

– Есть дочка, Ритка, но не знаю, где она.

– Значит, дочка? – повторила обескураженная Серафима, обдумывая, как себя вести в неожиданно открывшихся обстоятельствах.

Сима как-то сразу поверила, что это правда, Рита действительно отдаленно напоминала Яну, тот же прямой нос и взгляд зеленых глаз. Хмель окончательно развязал язык хозяйке квартиры, и она заговорила жадно, словно молчала сто лет.

– Есть дочка, точно есть! Я ее родила рано, да в роддоме оставила. Осуждаешь? А если жить негде и жрать нечего? В прошлом году она меня нашла, я ее сразу, конечно, не узнала. Просила обиды не держать.

– Вы с ней виделись потом?

– Да, виделись, – Яна помялась. – Выпью еще, голова болит.

– А не будет еще сильней болеть? – осторожно поинтересовалась Сима.