– Нет, не будет, – отрезала Яна и опрокинула еще стакан, черты ее лица размякли, а глаза затуманились. Она вдруг как будто вновь увидела Симу.

– Кто ты такая? Что ты у меня в квартире делаешь? – грозно спросила она.

– Я с опросом по реформе ЖКХ! – Сима сунула ей под нос пенсионное удостоверение, которое успокоило хозяйку. – Мы же чай с вами пьем, – напомнила она.

– А-а-а, – протянула хозяйка и как ни в чем не бывало продолжала говорить. – Помыкалась моя Ритка по детдомам, по мужикам. Все горе в жизни от мужиков, от них проблемы сплошные. Вот и ее любовник в психушку затолкал, дочку мою, но она сбежала потом.

– У вас, наверное, жила, как без помощи матери? – сочувственно сказала Серафима.

– Да, я, как мать помогла, и жила она у меня немножко, не без этого, – гордо сказала Яна.

– Жаль девочку. А фотографии у вас дочкины есть? Так хочется на нее посмотреть!

– Не до фоток нам было. Страху с дочкой мы натерпелись, да если бы не я, залечили бы ее до смерти! Вспоминать жутко.

– Ну, если фотографий нет, что-то от нее на память ведь осталось?

– Не, никаких вещей не осталось. В свое одела ее, так и исчезла в моих шмотках.

Яна вдруг опять вздернулась и пристально начала вглядываться в лицо Симы.

– Что ты тут вынюхиваешь? Кто тебя подослал? – Она вдруг резко выдернула из-под Симы стул и вцепилась ей в волосы. Сима не растерялась и смогла вывернуться из рук Яны, успев ударить ее по ноге.

– Что ты выведываешь, говори? – визжала хозяйка.

– Да успокойтесь, женщина! Я с опросом, с ЖЭКа, – сказала она, переводя дыхание.

– С ЖЭКа? А зачем про Ритку пытаешь? – Она с ненавистью замахнулась кулаком.

Серафима решила, что визит пора заканчивать, оттолкнула Яну и рванула к выходу. Давно она так быстро не бегала, не останавливаясь до самого дома, оттого и не заметила, как у подъезда едва не сбила с ног Аванесова.

– Вы готовитесь к Олимпиаде? – улыбаясь спросил он.

– Что-то вроде, – переводя дыхание, ответила Сима.

Но Аванесов был «калач тертый» и сразу заподозрил неладное.

– Вы откуда несетесь, газетчица? Мы же с вами договаривались, никакой самодеятельности. Кто за вами гнался? Что за свежие царапины на руках?

– Да у меня тут дела образовались, – нехотя ответила она.

– Шагом марш ко мне в квартиру и рассказать все подробно! – скомандовал он.

Серафиме, застигнутой почти с поличным, пришлось все рассказать и про Ингу, и про Яну, и про неожиданные обстоятельства. Она никогда не слышала, чтобы спокойный и взвешенный Руслан так кричал:

– Газетчица, вы смерти моей и своей хотите?! Думаете, что посмертно бюстик из песка у нашей мусорки вам сделают, а бабушки будут приносить цветы?! Вы зачем Шинкову злите и провоцируете? Задания ее без моего ведома выполняете! Почему сначала мне про эту Яну не рассказали? А если вы ее спугнули, и она уедет из города? Где мне ее искать?

– Не уедет, пьяная она и не вспомнит ничего. Да она и не знает, что Ритка погибла.

– Удивительно, что вы ей об этом не рассказали!

– Ну, я не совсем идиотка!

– Совсем, представьте себе, совсем. Почему вы не сказали о провокации Шинковой? Что за самодеятельные пляски в ее косметическом кабинете, да еще и с шантажом? Почему не сказали про историю с нападением на вашего товарища? Ну, вы штучка! – задыхался от возмущения Аванесов.

Сима замолчала, преисполненная обиды, вдруг обида начала ее переполнять до краев, и неожиданно из глаз хлынули слезы. Такого Аванесов не ожидал, он словно наступил на невидимую преграду и запнулся.

– Ну, что вы, в самом деле, – извиняющимся тоном сказал он. – Я же за вас переживал, а если бы что-нибудь случилось?

– Я хотела как лучше! Вам помочь! – всхлипывала она. – Операцию с девчонками разработали, думали, планировали. А вы ничего не оценили!

– Как же не оценил? Оценил! Еще как! – говорил Руслан, вытирая ее заплаканное лицо большим платком. – Таких активных и сумасшедших помощниц у меня еще не было. Спасибо вам, газетчица!

– Пожалуйста. – Она перестала плакать и комкала в руках его платок.

– Хотя, не скрою, сегодня узнал много интересного. Оказывается, Маргарита Вертелецкая знала про свою настоящую мать! Как? Каким образом ей это стало известно? В детских домах эта информация не распространяется.

– Не знаю, я сама очень удивилась. Ася мне говорила, что раньше Рита жила в семье, а потом ее вернули в детский дом и у девочки была травма. Но про родную мать, которая оставила Риту в роддоме, Ася никогда не упоминала, и думаю, что имени Яна она не знала. Жуткое, между прочим, зрелище эта Яна!

– А если бы она вас прибила? Помочь ведь было некому!

– Не прибила бы, я тоже не лыком шита, могу за себя постоять, не волнуйтесь. Но вы, наверное, не поняли главного – Инга считает, что Шинков не мог убить Риту, то, что она ляпнула про него, это от обиды.

– Хорошенькая обида, сначала по секрету вам мужа сдала, а потом, в других дамских откровениях, свои слова взяла обратно. Очень интересно!

– А я Инге верю! И к избиению Володи Колесниченко она не имеет отношения.

– А я никому не верю! Особенно тем, кто сначала говорит одно, а потом с точностью до наоборот – другое. Ну, вот что, Серафима Пална, благодарю за службу, всю вашу информацию будем проверять, а сейчас, извольте, обработаю йодом ваши боевые раны на руках. А потом в нашей программе чай, настоящий, с жасмином. Но больше никакой самодеятельности! И от дела вы отстраняетесь на неопределенное время. Вот так, следопыт Серафима, отстраняетесь! Вы мне нужна живая и здоровая!

– Я точно вам нужна?

– Точнее некуда! Только давай на «ты». Ответь мне на вопрос – почему ты ушла из газеты? Ты не из тех, кто бросает поле боя.

Дмитрий Евгеньевич умел чувствовать приближающуюся опасность, это было у него с детства. Однажды, когда все ребята курили в подворотне около школы, он не стал брать сигарету, как будто кто-то тихо шепнул ему: «Не кури, не надо». Он сунул руки в карман и просто стоял рядом с дымящими мальчишками. Ребята смолили и кашляли, а он совсем не удивился, когда к ним подошел директор со словами:

– Ну что, голубчики, – голубчики было его любимым словом, – все за родителями шагом марш!

Сказанное не относилось к Диме Шинкову, и в этом «разборе полетов» в качестве обвиняемого он не участвовал. Когда приближались неприятности, вокруг него словно сгущался воздух, становился таким плотным, что можно было его резать ножом, в нем копилось напряжение, и оно ощущалось физически. Вот и сейчас Дмитрий Евгеньевич почувствовал, как заломило затылок, и сжатый воздух не давал вздохнуть. Шинков расслабил галстук и позвонил секретарше.