Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Правду! Говори правду, пройдоха! — требовал коронер.
— Ральф, — увещевала его Элинор, — здесь у нас обитель мира и прощения. Будьте спокойней и терпеливей… Но это не значит, — повернулась она к задержанному, — что мы потерпим ложь. Кстати, — прибавила она, — я родилась и воспитывалась в деревне и сразу, как только увидела кости, смогла определить, чьи они на самом деле.
— Почему же… — начал было брат Мэтью, но сестра Руфь строго взглянула на него, и он потупился и замолчал.
Элинор заговорила снова:
— Только из сострадания к вам, человек с неизвестным именем, и только в том случае, если в дальнейшем ни одно слово лжи не вырвется из вашего рта, я готова просить о снисхождении при определении вашей вины и наказания за нее… — Она подняла руку. — Не надо, не благодарите меня. Я могу вам простить торговлю поддельными реликвиями, поскольку вы уже признались — вернее, не стали отрицать этого. Но чего я вам не прощу — попытки оговорить одного из монахов нашего монастыря. И если вы тотчас же не расскажете всей правды, буду ходатайствовать, чтобы вас примерно наказали.
Пленник бухнулся на колени и возопил:
— Я никого не убивал, миледи! Я расскажу всю правду, только спасите меня от виселицы!
— Говори, олух! — рявкнул Ральф. — Давно пора.
Тот кивнул в сторону Томаса:
— Он ни в чем не виноват, видит Бог. Я видел его на дороге, но он свернул в лес еще до того места, где убили солдата… Это чистая правда, и разве добились бы вы ее от меня, если бы я взаправду был убийцей?
Пот заливал ему лицо, глаза, но он не мог отереть его: руки были связаны.
Элинор взяла со стола кусок ткани и осторожно вытерла ему лоб.
— Продолжайте!
— Я и говорю: я шел за вашим монахом от самой деревни. У меня был мешок с этими… с костями, которые брат Мэтью согласился купить.
Брат Мэтью скосил взгляд на строгое неподвижное лицо сестры Руфи и снова опустил голову.
Пленник продолжал:
— После того, как вот этот молодой монах пошел через лес, я продолжал ковылять по дороге и на повороте наткнулся на троих. Двое из них ругались. То есть спорили друг с дружкой.
Томас нахмурился, припоминая:
— Я ничего не слышал, хотя поворот недалеко от того места, где я свернул.
— И я не слышал, брат. Как тут услышишь? Дождь, ветер… Погодка не приведи Господь…
— Продолжай! — прикрикнул Ральф. — О погоде потом.
— Как скажете, коронер… Значит, увидел я их — и сразу в кусты! Кому охота идти мимо трех мужчин, которые, сразу видно, ссорятся, да еще наверняка вооружены… Миледи, вы обещали мне милосердие, но нельзя ли к нему добавить глоток вина? Все в горле пересохло.
— Еще чего!.. — буркнул Ральф. — Лоб тебе вытерли. Может, бараньим мясом угостить?
Однако брат Эндрю, стоявший ближе всех к кувшину с элем, налил его в кружку и поднес к губам просящего.
Продавец реликвий пил, захлебываясь, потом откашлялся и снова заговорил:
— Было их трое, как я уже сказал. Двое из них — крестоносцы, третий — нет. Один, который с красным крестом, — простой солдат. Другой, кто стоял посередке и вроде утихомиривал их, — тоже из крестоносцев, но повыше рангом.
— Два крестоносца, — повторил, помрачнев, Ральф. — А третий?
— Третий — он стоял спиной ко мне в длинном темном одеянии и с замотанной чем-то головой — был похож на прокаженного. Внезапно он что-то крикнул, и крестоносец, который посередине, оглянулся на него, а который был солдатом — побежал… Тогда третий рванулся за ним.
— Он догнал и убил его? — догадался Томас.
— Он кинул в солдата камень, попал в голову, и бежавший упал. Тогда второй крестоносец бросился на того, высокого, в длинной одежде, и они начали бороться.
— А тот, в кого камнем? — спросил Ральф. — Он что?..
— Тот быстро пришел в себя, поднялся и начал вроде смеяться над теми, кто боролся. И вот… С криком, напоминающим рев дикого зверя, высокий человек в темной одежде накинулся на солдата, приподнял его в воздух, как пушинку, и бросил наземь! Я застыл в ужасе: откуда такая сила?
— Сатана может придать и не такую, — сказала сестра Руфь.
— Ну, и что потом? — поторопил рассказчика Ральф.
— Потом этот, наделенный сатанинской силой, выхватил кинжал, воткнул в живот солдата и просто взрезал его… Все кишки вывалились. Тот вскрикнул один раз — и конец.
Говоривший прикрыл глаза, содрогнулся и заплакал. Настоящими слезами.
Все молчали.
На этот раз слезы ему утер Кутберт, и он, пару раз всхлипнув, заговорил опять:
— Добрые люди, я бывал в сражениях и видел всякое, но то ведь борьба с двух сторон — когда душа молчит, а кипящая кровь говорит. А тут было просто убийство, и убийца… как бы это сказать?., упивался делом своих рук. Да, иначе не скажешь…
Снова наступило молчание, которое прервал Ральф:
— Ты не рассказал всего. Заканчивай, лицедей!
— Я говорю чистую правду! — взревел тот. — Бог свидетель! Это все…
Ральф схватил его за ворот и поднял с колен:
— Нет, не все! Клянусь, я все-таки отправлю тебя на виселицу и буду любоваться, глядя, как ты запляшешь на веревке, словно марионетка в балагане.
Угроза вызвала новый взрыв рыданий. Плакать он умел не хуже, чем петь или танцевать.
Ральф потряс его за плечо:
— Говори, плакун!
— Да чего же еще?.. Тот, кого я обозвал демоном, тоже начал плакать. Чудеса — и только! Сам убил, а сам плачет. Крестоносец подошел к убитому, вытащил кинжал из его тела, а демон…
Томас не дал ему договорить.
— Этим демоном был молодой…
Но пленник хотел сам поставить все точки над «i».
— …Он катался по земле, как безумный, и рыдал. Крестоносец поднял его, обнял и начал утешать, как малое дитя. Потом вытащил из-под плаща свой кинжал… Я думал, он хочет убить молодого…
— Но он не убил его, — проговорила Элинор, как бы продолжая ход своих мыслей.
— Да, он воткнул кинжал в грудь мертвеца, после чего снял свой плащ и накрыл им мертвого, будто тот спит и ему холодно.
Пленник содрогнулся.
— Ты видел их лица?
Это спросил Томас.
— А как же! Который в летах, назвался потом Уолтером. А молодого он именовал Морисом. Сэром Морисом… Ну, теперь уж точно все, коронер. А я тут, клянусь, совсем неповинен, и если в чем и виноват, так только в делишках с овцами. Но миледи обещала мне милость и снисхождение.
— Что же ты молчал столько времени, негодяй? — взорвался Ральф.