— Так ведь боялся. А если и меня они прирежут?

Ральф погрозил ему кулаком:

— Нет, дружочек. Ты все нам наврал. Кутберт, отведи его в тюрьму. Пускай там дожидается веревки.

Пленник опять упал на колени:

— Да не виноват я! Пощадите! Почему вы не верите?

— Потому что у тебя нашли кошелек убитого солдата. Ты убил его и заграбастал денежки.

— Каюсь! Деньги взял! Когда те двое ушли, я подошел к трупу и срезал с пояса кошелек. Деньги-то ведь уже ничьи, разве не так? А я бедный человек, я почти умирал от голода…

— Замолчи, брехун! Ты к тому времени уже набил себе пузо овечьим мясом… А теперь послушайте, что я скажу. — Ральф оглядел всех присутствующих. — Он убил солдата из-за денег. Но потом испугался, что молодой Морис видел это, и убил его тоже. А чтобы запутать все расследование и направить его по ложному пути, он совершил нападение на сестру Кристину… Так что, думаю, убийца нам теперь известен…

— …Да что же это такое, миледи? — орал пленник, пытаясь ползти на коленях в сторону Элинор. — Я же не могу человека убить!.. Даже из-за денег… Никогда!.. Я мошенник, верно. Даже назовите подлецом — соглашусь. Но чтобы убить! Зарезать, как овцу!.. Клянусь всем святым, не виновен я! Я тоже был солдатом…

Ральф положил руку на рукоятку меча. Но Элинор строго сказала:

— Обнажать оружие, коронер, в обители не следует. Даже если ваша цель — просто запугать задержанного и заставить говорить правду. И только правду… Тем более, — добавила она, едва заметно поморщившись, — что вы его уже достаточно запугали.

Действительно, штаны у бедняги намокли — запах мочи смешался с запахом пота, все вместе благоухало малоприятно.

— Ладно, — сказал Ральф. — Тогда продолжим еще немного. — Он снова обратился к задержанному: — Ты исчез как раз в то время, когда напали на сестру Кристину и когда был убит сэр Морис. И ты клянешься, что не совершал этих двух убийств — солдата и сэра Мориса, — в которых тебя подозревают. Действительно, свидетелей этих преступлений пока что нет. Кутберту удалось стать свидетелем только третьего убийства, но…

— Это не я! — диким голосом закричал пленник.

— Третьим убийством, — продолжил Ральф, — которое видел собственными глазами мой помощник, было убийство овцы. Но оставим его на твоей совести. Я хочу спросить: есть ли у тебя свидетели, которые могут честно и правдиво рассказать о том, где ты находился во время совершения двух убийств и нападения на сестру Кристину?

Брат Мэтью зашевелился на своем месте, прокашлялся и сказал:

— Миледи…

Элинор удивленно взглянула на него и любезно произнесла:

— Вы хотите выступить в защиту обвиняемого, брат?

— Да, — не вполне твердым голосом ответил тот. — Дело в том, что этот человек невиновен. Я не берусь говорить об убийстве солдата, но, видит Бог, к убийству сэра Мориса и к нападению на сестру он непричастен.

— Объясните, брат.

— Я предпочел бы говорить об этом только с вами, миледи, — голос Мэтью понизился до хриплого шепота. — Ибо чем больше людей услышит меня, тем быстрее мои слова распространятся по монастырю и за его пределами.

Брат Эндрю пожал плечами:

— Только не через меня, брат.

— И не через меня, — сказал Томас.

Анна молча наклонила голову, но Мэтью пристально и с печалью продолжал смотреть на сестру Руфь.

Покраснев, она сердито сказала:

— По-моему, брат, вы не имеете причин считать меня болтливой сорокой!

Он с виноватым видом отвернулся.

Элинор посчитала необходимым завершить эту сцену своим кратким выступлением.

— Для нас очень важны любые сведения, брат, и они, разумеется, останутся в сих стенах, если требования закона не заставят нас действовать по-другому. С этим согласны все находящиеся здесь. И потому мы готовы выслушать вас. Продолжайте, пожалуйста.

Он с явной неохотой подчинился и начал так:

— Я могу говорить о его невиновности потому, что встречался с этим человеком как раз в тот вечер, когда сестра Кристина подверглась нападению. Почему встречался? — Он посмотрел на Элинор и в дальнейшем уже не сводил с нее взгляда. — Как вы помните, миледи, вы колебались по поводу приобретения священных реликвий, и для того, чтобы полнее убедить вас в правоте моих суждений, я хотел приобрести их, чтобы при следующем нашем разговоре они своим присутствием помогли вам принять мою сторону. — Его голос окреп. — Я понимаю, то, что случилось… весь этот смехотворный обман… действует не в мою пользу, однако мнение мое осталось прежним и не поколебалось ни на йоту: наш монастырь должен стать хранилищем святых мощей и приютом для паломников, желающих поклоняться им.

Элинор благожелательно улыбнулась:

— И дать вам опору, брат, на предстоящих выборах, не так ли?

Его глаза сверкнули.

— Возможно и так, сестра. Что плохого, если моя убежденность принесет мне симпатии служителей Божьих?

— Я уже не один раз говорила, брат, что ваша идея имеет свои достоинства, которые не подлежат обсуждению. Однако последние печальные события с овечьими костями лишь подтверждают, что во всех серьезных делах необходима осмотрительность и, я бы даже позволила себе сказать, скрупулезность и чистоплотность при выборе людей и средств.

Ее тон по-прежнему был полон любезности и доброжелательности. Брат Мэтью опустил взгляд на свои ноги и некоторое время молчал.

— Пожалуйста, продолжайте, брат, — напомнила ему Элинор. — Мы все ждем вашего свидетельства.

— Я уже говорил… — резко начал он, но осекся и продолжил значительно спокойней: — Я уже рассказал, что встретился с этим человеком, чтобы приобрести у него… взять у него реликвии и показать их вам, миледи, дабы в присутствии священных предметов вы…

— Конечно, — одобряюще произнесла Элинор, — вы уже говорили об этом.

— Где это было? — задал Ральф свой первый вопрос брату Мэтью.

— Где? — повторил тот немного растерянно. — Я разве не сказал? В местной гостинице. Мы там…

Его прервал окрепший голос пленника:

— Не беспокойтесь, миледи, он не нанес ущерба доброму имени вашего монастыря, потому что нацепил поверх рясы плащ какого-то конюха — тот оставил его в конюшне, — а на голову напялил шапку, чтобы тонзуры не видать было.

— Помолчи, глупец! — прикрикнул Мэтью. — Не мешай мне спасать твою немытую шею!

— Не отвлекайтесь, брат, — мягко попросила Элинор. — Постарайтесь завершить наконец вашу откровенную историю. Господь так любит правду.

Лицо Мэтью покрылось багровыми пятнами: уж не насмешка ли это?

— Чтобы не было сомнения в моей откровенности, — продолжил он, — добавлю, что мы заказали там кувшин доброго монастырского эля, и я мог лишний раз убедиться, что мы не напрасно изготавливаем его и продаем…