— В этом никто не сомневается, — заметила Элинор.

Снова вмешался Ральф.

— Когда вы с этим человеком вернулись обратно? — спросил он.

— Сейчас все скажу… Меня же все время перебивают… — с негодованием проговорил Мэтью и продолжил скороговоркой: — Туда, в гостиницу, этот человек принес в ларце старинной работы то, что выдал за реликвии. И потом…

— Потом мы тяпнули еще кувшинчик эля! — радостно сообщил продавец костей. — И тут появились… где они были раньше?., такие девицы, я вам скажу, пальчики оближешь…

Брат Мэтью снова вскочил со стула и крикнул:

— Да заткните ему рот, в конце концов! Я стараюсь вызволить его из тяжкого положения, а этот болван все время ставит мне палки в колеса и пытается позорить своими намеками!.. Да, я заказал второй кувшин эля, и мы распили его. Однако делал я это не по велению плоти, а только для основательной проверки его качества, насчет чего у меня появились свои соображения, которые я не замедлю сообщить изготовителям напитка. Что же касается распутных девиц, а проще говоря потаскушек, которые там обретаются, то единственная, кого я невольно заметил, была та, с кем вел непристойные разговоры наш коронер, который затем удалился с ней наверх, будучи весьма пьян. Порядочные мужчины ищут для себя другие постели, я полагаю.

— Не так уж я был пьян, брат Мэтью, — добродушно проговорил Ральф, — потому что разглядел все-таки вас и этого шаромыжника, как вы ни прятались под чужой одеждой. И видел, кстати, монах, какими глазами пялился ты на пляшущие груди красотки, сидевшей у меня на коленях.

— Нечестивый пес! Как ты смеешь?

— Не бранись! Это ведь почти похвала твоей стойкости. Вместо того чтобы тоже взять девушку, ты просто одной рукой приподнял свою рясу, а другая занялась там же, под столом, своим делом…

— Как ты смеешь обвинять меня в таком непотребстве, нехристь?

— Но согласись, монах, это ведь лучше, чем если бы я обвинил тебя в пособничестве убийце двух человек, не так ли?

Брат Мэтью готов был наброситься на Ральфа, который к тому же посмеивался, говоря все это, но Томас удержал его и усадил на стул.

— Ладно, — сказал коронер, сгоняя с лица улыбку, — не бойся, брат Мэтью. Если ты в чем и повинен, то лишь в любострастии, свойственном любому смертному. А что касается других дел, то я сам свидетель того, что вы с этим любителем овец находились в гостинице как раз в то время, когда на сестру Кристину кто-то напал.

— Почему же ты не говорил нам об этом раньше, Ральф? — спросила Анна.

В ее тоне, в глазах сквозило сострадание, сожаление… К кому?.. О чем?

Прежде чем ответить, он долго смотрел на нее горестным взглядом, в котором было бесповоротное прощание с прошлым, со всеми своими надеждами.

— Эх, я крепко-таки выпил в тот вечер, — потом сказал он, — и все подробности, каюсь, выскочили у меня из башки. А когда в ней прояснилось, я сразу вспомнил об этих двоих в гостинице и какие глаза были у высокого, когда тот смотрел на девушек, которые…

— Разрази тебя гром! — оборвал его Мэтью.

— Уж лучше помолчите, брат, — прошипела сестра Руфь.

Элинор, решив бесповоротно покончить со всеми этими разговорами, заключила, обратившись к торговцу фальшивыми реликвиями:

— Что ж, в нападении на сестру Кристину вашей вины, насколько я поняла, нет. Но остается убийство молодого Мориса. И солдата-крестоносца. Коронер Ральф наверняка захочет задать еще несколько вопросов вам и брату Мэтью.

Последний с завидной ловкостью сорвал свое долговязое тело со стула и бухнулся на колени:

— Пожалуйста, миледи! Умоляю вас о беседе наедине! Я не выдержу, если они…

— Надеюсь, — сочувственно произнесла она, — что они уже сообщили нам все, чего вы должны стыдиться. И этого не так уж много, брат. Поэтому встаньте.

— Нет! Еще не все, миледи! — в отчаянии кричал монах. — Я покаюсь… Только пускай все уйдут! Я хочу покаяться!..

При этом больше всего он смотрел на сестру Руфь. Та поднялась и, поклонившись настоятельнице, сказала:

— Поскольку я никак не связана с разбираемыми делами, прошу вашего разрешения, миледи, покинуть это помещение. Хотя бы из чувства брезгливости.

Элинор кивнула, и сестра Руфь удалилась, однако перед этим взглянула с состраданием на Мэтью и произнесла:

— Я думала о вас лучше, брат. Но буду молить Господа о вашем прощении.

Когда дверь за ней захлопнулась, Ральф повернулся к Мэтью:

— Могу облегчить вам признание, брат, сделав его за вас. После того как наш торговец мощами всучил одному из паломников пузырек с овечьей кровью святого, вы тоже расплатились с ним за кости, но у вас, видно, остались еще деньги, и, чтобы они зря не пропадали, вы отправились с этим типом в одну из комнат гостиницы, прихватив с собой девушку. Наверное, чтобы вместе отметить удачную сделку… Вы хотели в этом признаться, брат?.. Все это только лишний раз доказывает непричастность вашего партнера к убийству сэра Мориса и к нападению на сестру Кристину…

Кутберт все же отвел продавца святых мощей в тюремную каморку. Брат Мэтью удалился, чтобы найти своего духовника и покаяться во всех грехах, вольных и невольных. Анна и брат Эндрю вернулись к своим повседневным заботам, и в покоях у Элинор остались Ральф и брат Томас. Гита принесла им еще кувшин эля, мягкого белого сыра и тоже удалилась.

— …Ты так на него напирал, на этого прохвоста, — сказал Томас Ральфу, — что на какое-то время я подумал, что он и впрямь убийца.

— Я нарочно запугивал его, чтобы он поскорей раскрыл всю правду, — признался коронер. — Но этот человек из тех, кто уже родился лжецом.

— И вы добились своего, — сказала Элинор и замолчала, видя, что Ральф не расположен к разговору, а также не прикоснулся ни к еде, ни к питью.

Но Томас решил все же вывести приятеля из мрачной задумчивости, причину которой до конца не понимал и относил за счет общих размышлений о греховности людской натуры.

— Вы обещали ему милосердие и помощь, миледи, — сказал он, обращаясь к Элинор. — Он ведь и в самом деле не преступник… не убийца, во всяком случае. На его руках только кровь овцы. Он вор и обманщик, но жалостивый. А главное, и это чистая правда, — больной и бедный, несчастный человек.

— Который чуть не сделал из тебя убийцу! — не выдержал и вступил в разговор Ральф.

— Тем самым дал тебе простор для работы ума, коронер, — с улыбкой сказал Томас. — Но я на свободе, и я простил его. И тебя тоже.

— Осталось только, чтобы его простили обманутые им покупатели святых реликвий, а также зарезанные овцы, — проворчал Ральф. — Кстати, он должен возместить крестьянину пропажу овцы.

— Хорошо, если бы этим и ограничилось наказание, — произнесла Элинор.