Задержанный неловко переминался с ноги на ногу, но молчал. Ральф ухмыльнулся:

— Рассказывать дальше? Осталось уже немного. От хозяина гостиницы я узнал, что ты любил беседовать там с теми странниками, у кого водились деньжата. За тобой продолжали следить, и ты сделал то, чего мы от тебя ожидали: пошел туда, где спрятал мешок, и вернулся с ним в гостиницу. Там тебя встретил один из богатых пилигримов, кому ты обещал продать ценную святую реликвию… Сказать какую? Немного крови одного святого… Какого? Если не ошибаюсь… — Ральф взглянул на Томаса. — Святого Поколума, так?

— Святого Поколума Бутири, — уточнил тот.

Всегда сдержанный брат Эндрю фыркнул.

— Масло! — вскричал он. — Причисленный к лику святых горшок масла! Вот что это такое! Бутирон — по-гречески «масло».

Он согнулся от смеха.

— Да, — с улыбкой сказал Томас. — Надо признать, наш продавец реликвий шутник и обладает некоторым знанием латыни и греческого… Вы, часом, не были раньше священнослужителем?

Пленник не ответил.

— Пилигрим латыни не знал, — продолжал Томас, — но я ее знаю немного, и я был рядом с продавцом и покупателем. Конечно, прикрыв лицо капюшоном.

— Слышишь все это, обманщик? — обратился Ральф к задержанному. — Так нужно ли пытать тебя, несчастного, если у нас есть показания моего помощника и брата Томаса?

Молчавший все это время брат Мэтью вдруг воскликнул:

— Но этот человек невиновен! То, что вы рассказали здесь, ничего не доказывает. Его самого могли обмануть. Овца могла сама заблудиться в лесу. Ваш помощник мог выдумать все, что он якобы видел… И потом, — голос его окреп, — если мы верим в явленные нам Господом чудеса, почему нельзя к ним причислить превращение кости овцы в чудотворные мощи святого Скаллагрима?..

— То же самое я думал сейчас, но не смел сказать, — заверил ободренный обманщик.

— Заткнись! — в ярости крикнул Ральф, но было понятно, что он обращается не к нему одному.

— Святого Скаллагрима не существует, — сказала Элинор презрительным тоном. — Это мошенничество и к тому же святотатство.

Брат Мэтью раскрыл было рот, чтобы возразить, но передумал и опять погрузился в молчание. Сестра Руфь и не пыталась ничего говорить: она то краснела, то бледнела, у нее был жалкий вид.

Но задержанный не преминул воспользоваться заступничеством брата Мэтью и почти прежним развязным тоном проговорил:

— Святой отец хотел сказать, я невиновен в святотатстве, ибо сам был обманут, когда купил реликвию.

— Купил? — рявкнул Ральф. — У кого? Имя продавца, его внешность… Когда и где?.. Быстро выкладывай!

— Имя ему он не назвал, но был похож на честного человека. Такой… среднего роста, светлые волосы, темные глаза. Один глаз немного косит.

— Таких людей — половина Англии, мошенник!

— И где же вы купили сии мощи? — спросила Элинор.

— В Норидже.

— Это там крестьяне двух овец недосчитали, — вставил Ральф.

— Совпадение. Чистое совпадение, — лицо брата Мэтью сияло невозмутимостью. — У вас нет свидетелей.

Но схваченный торговец был не столь спокоен. И заговорил другим тоном — жалобным и в то же время неестественным, наигранным.

— Как вы уже знаете, коронер, а не знаете — спросите у здешних сестер и братьев, — мой разум малость замутнен. Я частенько не понимаю, чего говорю и делаю. Могу плясать, петь. Могу овцу, бедняжку, зарезать… когда вдруг покажется, что Господь посылает ее мне в руки, чтобы наполнить мое чрево едой, сиречь поддержать бренное тело. И как раз…

Его перебил брат Эндрю:

— И как раз сейчас, милейший, вы, по-видимому, остановились здесь, в Тиндале, на пути в Норидж, к гробнице святого Вильгельма? Где, надеетесь, вас исцелят от остатков безумия, так?

— Если вы дадите мне, добрый брат, подобный совет и ваше благословение, то я поплетусь туда.

— Не спешите. Я разговаривал с человеком оттуда, который запомнил вас по вашим пляскам и сломанному носу, и он сказал, что вам запретили появляться там, поскольку вы пытались торговать различными вещами, выдавая их за святые реликвии, и вас считают обманщиком. Кстати, ваши танцы, как мне говорил тот же человек, напоминают свадебные пляски сарацин. Вы были в Святой земле?

— Ну и что если был? Многие там побывали в эти годы.

— У нас в часовне лежит изуродованное тело одного солдата оттуда, — сказал Томас.

— Я не имею к этому никакого отношения!

Томас приблизился к нему и крикнул прямо в лицо:

— Так уж не имеешь? Зато охотно перекладываешь на других.

На лице задержанного появились капельки пота.

— Ложь! — взвизгнул он. — Тот, кто это говорит, лжец!

— А кто же тогда ты?.. — продолжил Томас уже спокойнее. — А кто пытался продать нашему монастырю поддельные реликвии? Кто уверял, что они принадлежат святому Скаллагриму, которого не существует? Кто, когда его приперли, признался, что кости — овечьи, но уверял, что силой веры их можно превратить в святые мощи? Кто, когда ему не поверили, придумал, что сам купил их у кого-то и потому его вины вообще ни в чем нет? И наконец, кто прослыл обманщиком в Норидже, у Святой гробницы, и кому запретили там появляться?

Глядя на Томаса ненавидящим взглядом, торговец мощами ответил:

— Монах, ты пытаешься обвинить меня во всех смертных грехах, потому что я видел тебя на дороге недалеко от места убийства и честно рассказал об этом. Наверное, ты и убил его, и теперь хочешь все свалить с больной головы на здоровую и отомстить мне за правду. За честное признание. Жалкий убийца!..

— Негодяй!

Томас бросился на говорившего и, прежде чем Ральф и брат Эндрю сумели удержать его, успел разбить тому нос. После чего успокоился и довольно благодушно сказал:

— Извини меня за этот взрыв негодования, но твое вранье переходит все границы. А ведь я даже питал расположение к твоему острому уму и умению лицедействовать.

Однако эти любезности не слишком утешили задержанного, продолжавшего хлюпать кровоточащим носом.

Элинор обратилась к Ральфу и попросила показать присутствующим, что еще было обнаружено в закутке у торговца, в припрятанном в кустах мешке и на нем самом.

Коронер подошел к столу, сунул руку в мешок, лежащий там, и вытащил кинжал. Ничем не примечательный, если не считать, что на его лезвии и рукоятке были вырезаны совершенно непонятные письмена.

— Эта штука не в Англии сработана, — сказал он, размахивая кинжалом перед носом задержанного. — Это сарацинский нож, точно такой, какой торчал в груди убитого солдата. Так был ты или нет в Святой земле? Отвечай!

— Да!.. Нет!.. — кричал вконец растерявшийся обвиняемый, корчась под крепкой хваткой Кутберта.