– Ну, выпало и выпало. Мало ли где люди ключи хранят, – проворчал Иван, – разве это важно?

– Я не знаю, что важно, – отрезал Кирьянов, – мои криминалисты этого не увидели. Завтра всем по шеям надаю. – Он достал из кармана пару перчаток и, надев их, подцепил ключ за брелок в виде паука.

Я застыла. Кирьянов увидел мое удивление и спросил:

– Что? Ты что-то знаешь? Чьи это ключи?

«Надо сказать, – засвербело в усталом мозгу. – Надо сказать ему. Или подождать?»

Я помотала головой, потому что сама не понимала, что увидела и как это объяснить. Мозг сделал какой-то вывод, но за его реакцией я уже не успевала.

– Не знаю.

– Нужно снять отпечатки пальцев, – сказал Иван, – зачем гадать?

Кирьянов тем временем упаковал ключ в специальный пакетик для улик.

– Завтра первым делом отдам на экспертизу.

– Думаете, это улика? – засомневался Иван.

– Это пока все, что у меня есть. Ключи от дома были у потерпевшей, у тетки и у покойной матери – нахождение всех комплектов установлено. Что это за связка и что она открывает, неясно. – Владимир Сергеевич достал ключи, которыми он отпер входную дверь, и сравнил: – Глядите, не похожи. Вот дураки мои криминалисты – туфли не проверили, – рассмеялся он, – хотя кому бы в голову пришло это делать? Но дураки же, дураки!

Я опустила голову, и в этот момент озарение, которого я так долго ждала, снизошло на меня, хотя облегчения не принесло.

– Это я дура. Какая же я дура…

Глава 8

Лета больше не было.

С утра небо заволокло водянистыми низкими тучами. Легкость и свет, царившие на улицах в жаркие дни, тут же улетучились, уступив место всеобщему унынию. С приходом этого похолодания как-то сразу стало понятно, что тепла не будет до следующей весны. Горожане достали куртки и резиновые сапоги. И только я не убирала летние вещи на дальнюю полку. Мой чемодан, собранный, стоял в прихожей, полностью готовый к полету. Скоро я комфортно вытяну ноги в бизнес-классе, включу в наушниках аудиокнигу и попрошу бортпроводника принести мне бокал шампанского. А потом брошу взгляд на соседнее кресло.

Сегодня утром меня разбудил звонок Ивана:

– Ну что, ты готова улететь? – раздался в динамике его мягкий, волнующий голос.

– Я всегда готова улететь, – улыбаясь, ответила я.

– Но сначала романтический ужин, ты помнишь? Нас в прошлый раз прервали, но сегодня все должно быть безупречно. А потом на отдых. У Качанова я уже выбил отпуск.

– Я буду вовремя, – сказала я.

От этого предвкушения даже голова закружилась.

Но отдых начнется не сейчас. Мне предстояло завершить начатое.

Натягивая тонкую кашемировую водолазку и плотные джинсы, я размышляла о том, как люблю и ненавижу свою профессию одновременно. О том, как поиск истины и торжество справедливости сопровождается неизменной болью, которую приходится причинять людям. Когда пытаешься установить правду и вытаскиваешь на свет сокровенные тайны, кому-то всегда будет плохо.

– Вы выезжаете?

Голос Качанова в трубке сильно отличался от того, который я привыкла слышать в последние дни. Сейчас обладателя этого дрожащего хриплого баритона и в голову бы не пришло назвать «строительным королем». Но это было объяснимо. Я и сама нервничала перед встречей.

В машине я выключила радио и ехала в полной тишине, пытаясь собраться с мыслями. По крыше забарабанил дождь, который перерос в настоящий тропический ливень к тому моменту, как я добралась к месту назначения.

Кафе «Эльф» пустовало. Пространство с голыми столиками и безлюдной игровой зоной выглядело зловеще.

– У вас санитарный день, что ли? – спросила я у администратора, которая встретила меня на входе.

Девушка слегка улыбнулась:

– Погода, похоже, всех распугала.

– Ничего. После дождя как миленькие прибегут.

Я быстро прошла между столиками к знакомой перегородке, но перед дверью немного помедлила. Картина сложилась, но точка в истории не поставлена. Как отнесется Качанов к тому, что я скажу? Позволит ли осуществить то, что я задумала?

Постучавшись, я наконец вошла. Борис Михайлович сидел на своем обычном месте. Та же огромная чашка с чаем стояла перед ним, и он осторожно водил в ней ложечкой. На столе еще было блюдце с нарезанным лимоном и фарфоровая сахарница. Напиток только принесли – из-за ободка поднимался пар.

При моем появлении Качанов заерзал. Взгляд его заметался, избегая моих глаз. Мне показалось, я слышу, как стучит его сердце.

Я села напротив, положив рюкзак рядом с собой. Мы с минуту молчали, глядя друг на друга. У меня зазвонил телефон.

– Это Кирьянов, – раздался напряженный голос, – отпечатки на ключе, как ты и говорила, принадлежат Андрею Светлову. Он привлекался по малолетке, поэтому «пальчики» есть в базе. Ты уже у Качанова?

– Да.

– Я скоро подъеду.

– Жду. Скажешь администратору на входе, что у тебя с ним встреча. Тебе покажут, куда пройти.

Нажав на «отбой», я положила телефон на стол.

– К нам еще кто-то присоединится? – спросил Борис Михайлович.

– Да. Полиция.

Он поморщился:

– Неужели в этом была необходимость?

– Необходимость была. Вы поймете, когда я вам все расскажу.

Качанов сделал глоток и с решимостью посмотрел мне прямо в глаза:

– Вы узнали, кто убил мою дочь?

– Да, Борис Михайлович. Ее убил ваш сын.

Как я и ожидала, первой реакцией Качанова было недоумение, быстро сменившееся разочарованием и досадой:

– У меня нет никакого сына! Вы даже это не потрудились проверить? Мне говорили, я обращаюсь к профессионалу…

– Дайте объяснить, – спокойно прервала его я, – или вы думаете, я бросаюсь такими фразами ради дешевого эффекта?

Борис Михайлович хмуро посмотрел на меня исподлобья, но, очевидно, мой невозмутимый вид и твердый голос его убедили.

– Объясняйте.

– О сыне вы не подозревали, это верно. Но шоком для вас, я думаю, станет не то, что у вас есть сын, а то, что вы его хорошо знаете.

– О