В сердце Найт от его потемневшего взгляда что-то сладко ухнуло, как будто изнутри плеснули горячей водой.

– Давай посмотрим, какие нам достались задания? – негромко предложил Фрэнсис. Найт все еще чувствовала призрак его пальцев у себя на ключице.

– Давай, – также тихо отозвалась она.

Они отвернулись от моря, сев вместо этого лицами друг к другу. Потом одновременно взяли из коробки по печенью. Надломив тонкие хрустящие корочки, они вытащили бумажки, свернутые трубочками. Затем тщательно развернули их и стали вчитываться в потекшие чернила и затейливый почерк булочницы… Увы. Не было решительно никакой возможности разобрать текст.

«Ну и замечательно», – наконец решил Фрэнсис.

И, за спиной прищелкнув пальцами, он потратил остатки маг-силы на то, чтобы буквы вдруг вздрогнули, вытянулись, выпрямились и поменялись местами, выстроившись в новую фразу – по воле колдуна.

– «Поцелуй того, кто рядом», – уверенно зачитал Винтервилль.

Ладислава, которая уже все глаза сломала в попытках понять, что же ей там такое досталось, с готовностью смяла свою бумажку и легкомысленно вышвырнула через плечо.

– Ну надо же, – притворно удивилась она. – И у меня то же самое, представляешь? – и она с улыбкой вздернула свой хорошенький нос.

Фрэнсис не стал сомневаться.

Пусть Найт и была готова к этому – хотела этого, – она все равно вздрогнула и на мгновение запаниковала, когда юноша наклонился и поцеловал ее.

Наконец-то мы делаем это, Найт.

Поцелуй оказался нежным. Неспешным. Его, долгий и теплый, оттеняло прикосновение холодных пальцев Фрэнсиса, мягко легших возле губ Ладиславы. Найт чувствовала, как упоительно бьется жилка у нее на шее – там, где Фрэнсис медленно провел второй рукой.

Поцелуй был на вкус как море – солоноватый и свежий; как вода из глубокого темного колодца, в который заглядываешь ночью на исходе августа и завороженно ловишь там отражение звезд, остерегаясь неведомых тайн и одновременно ища встречи с ними.

Фрэнсис еще чуть приблизился, заставив девушку опереться ладонями о землю позади, чтоб не упасть. Почувствовав, что Найт теряет равновесие, он ловко подхватил ее за талию и притянул к себе, наклоняя голову, углубляя поцелуй.

Щеки Ладиславы горели на искрящемся прибрежном ветру. Воздух дрожал от эха далекого праздника.

Теперь Фрэнсис касался Найт не так, как прежде, когда спасал от грызгенов или вел в танце на ратушной площади. Теперь он обнимал ее уверенно и твердо, но одновременно – восхищенно, как драгоценную статуэтку, авантюрно украденную в музее.

– Дыши, Ладислава, – вдруг шепнул он прямо в губы подруги, и она беззвучно засмеялась, поняв, что да – дышать-то и впрямь забыла.

Ее ресницы подрагивали на веках, смеженных крепко-крепко – она не хотела подглядывать. Медленно Найт подняла руки и запустила пальцы во взъерошенные волосы друга, щекоча ему уши и затылок, заставив покрыться тысячей тысяч мурашек. Порывисто вздохнув, Фрэнсис на мгновение отстранился и вдруг начал быстро и бесшумно целовать ей шею.

Ниже.

Быстрее.

Ладислава все же открыла глаза. Ее взгляд ошалело пронесся по скале и морю: ничего себе ночка! Очень даже ничего…

И вдруг Ладислава увидела то, что никак не вписывалось в картину ее идеального пейзажа.

А именно – Тиссу, вывернувшую из-за маяка. Лицо соседки, заплаканное, полыхало праведным гневом. Она шла очень быстро, угрюмо набычившись, и определенно знала свою цель. Целью этой были Фрэнсис и Ладислава.

Найт охнула и не слишком-то романтично оттолкнула парня, издав нечленораздельное мычание из серии Мать-Твою-Фрэнс-Обернись!

– Я так и знала, – глухим замогильным голосом начала подошедшая Тисса. – Ты вообще думаешь, что делаешь, бестолочь?

– Тисса, какого д’гарра! – возмущенно зашипел Фрэнсис, вскакивая на ноги и одергивая сползшую мантию.

– Это я тебя спрашиваю – какого д’гарра! – рявкнула близняшка, наступая на него, как рассерженная волчица. – Мы же обсуждали, что тебе нельзя испытывать сильные эмоции, а? Даже в приятном смысле! Только полный идиот пойдет на свидание с бомбой внутри!

Ладислава тихонечко, по-крабьи отползла назад.

С бомбой?

– Ты поэтому на меня сейчас орешь? – прорычал юноша. – Чтобы успокоить, не иначе?

– Я ору на тебя, потому что мы приехали в эту жмыхову дыру, чтобы вылечить тебя! А ты целыми днями развлекаешься: то в пьесках играешь, то по углам обжимаешься! Меня просто бесит то, что тебя полностью устраивает сложившаяся ситуация! Я старше тебя на одну минуту, но даже этого хватило, – тон Тиссы взметнулся угрожающей птицей, – чтобы вся ответственность и мозги достались мне! Почему я постоянно должна следить за тобой, Фрэнсис?! А ты даже не ценишь моей заботы!

– Ты издеваешься, что ли? – опешил Фрэнс еще на прежней фразе. – Ответственность и мозги? Серьезно? Куда же ты их спрятала летом?!

– Не меняй тему! – взвизгнула Тисса, и Найт увидела, как в ее глазах собираются мелкие, злые слезы. – Никто не просил тебя вмешиваться тогда! И вообще, лучше б все случилось со мной – в отличие от тебя я бы не потакала своим прихотям, игнорируя несчастье!

– Ага. Потому что ты бы сдохла прям там, Тисса!

– А тебя бы это устроило, да?! Никто бы тогда не мешал тебе жить в свое удовольствие? Я бы померла, а вы бы даже не заметили: от меня ведь все равно никакого прока! Я просто долбаный довесок в нашей семье, несчастное приложение к брату, не правда ли?! Вы даже не видите, как я стараюсь! Каждый день – стараюсь!

Ладислава во все глаза смотрела на близняшку, которую страшно колотило. И которая фраза за фразой делала именно то, против чего вроде как выступала: а именно, вызывала в брате очень сильные эмоции…

И нет – совсем не приятные.

Но Тиссе было плевать. Она прибежала уже во взвинченном состоянии, и зрелище поцелуя стало лишь спусковым крючком для истерической катапульты.

Лади сощурилась, глядя на пурпурный измятый конверт, который Тисса яростно комкала в руках. На нем мелькнули золотые вензеля букв… Хм… С материка прилетело? Тис получила его на голубятне?

Меж тем брат и сестра продолжали орать друг на друга, наматывая круги, как звери, и медленно смещаясь в сторону леса. Ладислава молча шла за ними. Скандал стремительно набирал обороты.

– Знаешь, Тисса, – наконец прорычал Фрэнсис. – В конце концов, я не виноват, что тебя в детстве недолюбили. И что теперь ты считаешь, что тебе все за это должны.