– Благоразумие, – ответила Миранда, задумчиво качая головой. – Тайна – это лишь одна из норм благоразумия… Алек – один из немногих уцелевших из состава «Белого Эскадрона»… А сам «Эскадрон» был уничтожен. Все знали, кто входит в «Эскадрон», знали про его генеральный штаб в Триполи, знали о точном расположении его постов в Тефуса и Биркет… «Эскадрон» был уничтожен после серии вероломных предательств… Лучшие из лучших, самые достойные и благородные, самые отважные, из тех, кто родился в человеческом обществе в двадцатом веке, погибли потому, что не проявили благоразумия, осмотрительности и осторожности. Поэтому, когда Алек решил возродить организацию с похожими целями – «Группу», здесь в Чаде, предпочел, чтобы вокруг появилось множество историй, дурацких и абсурдных, о том, что они занимаются шпионажем, агенты– провокаторы, партизаны и тому подобные глупости.

– Понимаю… – сказал Давид. – Но, все же, какая жалость, что остальной мир не знает всей правды.

– Алек не любит всей этой газетной шумихи и пустой огласки. У него нет тех черт характера, что свойственны разного рода артистам и телеведущим…

– Но, тем не менее… Таким образом он смог бы получить поддержку… И люди узнали бы, что существует торговля рабами.

Миранда отрицательно покачала головой, выражение лица у нее сделалось грустное.

– Если люди об этом не знают – значит они просто знать ничего не хотят, – уверенно сказала она. – Каждый месяц какая–нибудь газета, журнал или агентство новостей публикуют развернутое исследование по вопросу торговли людьми… И что? Каков результат? Это словно сеять зерно в песках… Как только выходит новое издание, то и содержание старого забывается мгновенно, а заодно и страдания тысяч, закованных в кандалы, человеческих существ…– она замолчала, но спустя некоторое время продолжила. – Человечество сделалось бесчувственным, потеряло способность сострадать и интересуется более последним любовником Брижит Бардо или новым брильянтом в коллекции Элизабет Тейлор.

Давид слегка наклонил голову, давая понять, что согласен.

– Даже более того, мы сами не знаем, что же нас может тронуть, – он улыбнулся иронично. – Я провел жизнь, фотографируя и Бардо, и Тейлор, но никогда не опубликовал ни одной фотографии с рабами…

– Никто конкретно в этом не виноват, и одновременно виноваты все.

Давид махнул рукой в направлении, куда ушел Алек, в направлении на северо–восток.

– Только они свободны от подобных обвинений…

– По крайней мере в том, что касается рабства в Африке,– согласилась Миранда. – Но для других они будут соучастниками тех, кто поддерживает расизм в Южной Африке, или тех, кто уничтожает амазонские племена, или поддерживает чилийскую диктатуру со всеми преступлениями и пытками… – сколько людей, столько и мнений, – она взяла пригоршню песка, сжала ладонь и задумчиво наблюдала, как песок высыпается тонкой струйкой. – Проблем вокруг нас множество и если захотим исправить все, то, скорее всего, сойдем с ума.

Давид встал.

– Думаю, что пора запастись водой и вернуться на пост, если не хочу, чтобы ночь застигла меня в пути.

Миранда взглянула на него и улыбнулась.

– И как тебе в пустыне?

Он неопределенно пожал плечами.

– Не знаю. Трудно сказать. Может быть даже чувствую себя менее одиноким, чем в городе… По крайней мере, ощущаю себя как бы рядом с ней. Знаю, что она где–то не далеко, смотрит на небо и видит те же звезды, что и я, думает обо мне и получается, что мы, вроде бы, и разговариваем, – он сделал неопределенный жест рукой. – Не знаю, получилось ли у меня объяснить, но думаю, что будь вокруг меня много людей, то это помешало бы мне сосредоточиться на мыслях о ней.

– Не кажется тебе, что лучше было бы не любить ее так сильно? Спокойнее было бы…

– Нет. Не думаю. Даже если не получится вернуть ее, то, все равно, жизнь моя уже приобрела иное значение и смысл с того момента, как мы познакомились с ней… В одном уверен: буду любить ее до последнего дня, пусть даже и не увижу ее более…

– Увидишь, – уверенно сказала Миранда. – Обязательно увидишь.

Давид ничего не ответил. Подошел к джипу, вынул канистры и наполнил их из озера. Сел в автомобиль, завел мотор и взмахнул рукой на прощание.

– Привет Алеку!

– Удачи!

Она некоторое время смотрела ему вслед, потом зажгла новую сигарету, открыла книгу и возобновила чтение с того места, где прервал ее неожиданный приезд Давида.

В течение часа Давид катил по пустыне, поднимая за собой густые клубы пыли, следуя строго по своим же следам, что оставил в песке накануне, во время своей прошлой поездки, взглядом отслеживая ставшие уже привычными детали однообразного пейзажа.

Вечерело, жара спала и первые птицы, пустынные крысы, зайцы и газели появились на равнине.

Наступала новая ночь, а вместе с ней длинные и однообразные часы дежурства, десять часов наблюдения за звездами и утомительного напряжения, когда взглядом прощупываешь каждый метр, стараясь проникнуть туда, под покров ночного мрака. Десять часов таинственных звуков, похожих на приглушенные голоса, шепот, шорохи шагов тех, кого на самом деле и нет…

Утром, еще до рассвета, их вывели из подвала и взвесили. В среднем каждый поправился килограммов на пять, что было не так уж и много, если учесть их начальное изможденное и обезвоженное состояние.

Сулейман заплатил сколько было оговорено, а также за куски соды, за воду и съестные припасы для длительного путешествия.

И дополнительно выплатил определенную компенсацию за причиненное «беспокойство» по причине смерти двух нежданных гостей и за помощь в поисках погонщиков верблюдов, что умеют хранить молчание и не задают неудобных вопросов.

Когда краешек солнца показался над дюнами, караван отправился в путь, во главе каравана шел Сулейман. Амин, Абдул и еще четверо надсмотрщиков, сопровождавших рабов от самой Нигерии и Камеруна, попрощались с ним на пороге дома.

– Хорошо запомните – никогда не выходите сами и не выводите людей, пока ночь не наступит полностью, – он отдал последние распоряжения.

– А ты не особенно сильно гони, – попросил его Абдул.– Помни, что с нами идут женщины и дети… И если мы не успеем добраться до вас до рассвета, то останемся на открытом месте и нас обнаружат.

Сулейман сделал широкий жест рукой, давая понять, что знает об этом, ткнул пяткой в шею верблюду и скомандовал:

– В путь!

И все молча последовали за ним: тридцать животных жалкого вида, худые, с дряблыми горбами, что болтались при каждом шаге, отчетливо указывая на недостаток жира и неспособность совершать длительные переходы без еды и воды. Животные, лишенные природной грациозности, свойственной особям сильным и здоровым, на грани физического истощения, увешанные тяжелыми кусками соды, от чего при каждом шаге они покачивались и ступали неуверенно, фыркая недовольно, готовые скинуть на землю проклятый груз при малейшем невнимании со стороны погонщиков и наотрез отказывающиеся подняться с земли, когда этот груз навешивали на них снова.