Как он мог так обмануться? Здесь должны находиться только мужчины – этим уникален Ватикан. Такой порядок установлен несколько конклавов назад: избираемый папа обязан был проходить медицинское обследование на подтверждение принадлежности его к сильному полу.

Посмотрел на Контарини, шагает быстро-быстро, такой скорости ему никогда не достичь. Чувствовал исходящий от секретаря запах одеколона, которым обычно тот опрыскивался. Принадлежность капеллана к клиру очевидна: как всегда, безукоризненно одет, элегантен, руки ухожены, аккуратно причесан – волосок к волоску, ботинки с темной застежкой. Да, это лучший из его помощников, что и говорить, но и самый таинственный. А этот свет в глазах, когда обманул, отрицая монахиню в фигуре, свернувшей в другой коридор…

Контарини был сравнительно молодым человеком, ему только что перевалило за сорок. Ночи часто проводил тихо, но всегда был наготове, ожидая, когда понадобятся его услуги. Говорили, что капеллан до сих пор переживает трагедию, случившуюся в его прошлой жизни женатого мужчины. Брак закончился самоубийством жены. Почти сразу после смерти жены Контарини выбрал себе стезю священнослужителя. Никто и никогда не рисковал говорить с ним о его трагедии. Часто казалось, в элегантном секретаре все еще присутствует что-то из манер женатого человека. До сих пор Джорджо Контарини хотелось нравиться и тем, например, что, с учетом страшной потери в прошлом, его жизнь капеллана, как ангела-хранителя, не отделима от жизни Его Высокопреосвященства.

Несколько преувеличенная забота Контарини была кардиналу в тягость. Педантичность, с которой Контарини контролировал его гардероб, выбирал ткани, обстановку, обувь, постельное белье, часто вынуждали архиепископа упрямиться и капризничать. И все-таки бытовые мелочи остались за секретарем. Тем более, что в конце концов кардиналу это было на руку: Контарини тонко и деликатно умел подобрать цвета в одежде, правильные продукты, ароматы и цветы для украшения алтаря, знал, кому, какой и по какому случаю предпочтителен подарок тем лицам, что окружали архиепископскую курию.

Как-то в Турине в день его рождения племянник Франческо несколько ревниво отметил:

– Дядя, по крайней мере в день твоего рождения могли бы мы пойти на ужин одни, без твоего сопровождающего?

– Но мы ведь и так в интимной обстановке… – ответил он, улучив момент, когда секретарь удалился поговорить по телефону и не мог услышать этот разговор.

– Ну, не очень-то, с этим человеком… И потом, он так много курит! Между прочим, заметь, – больше меня…

Он и сам хорошо знал слабое место Контарини – курение.

– Ваше Высокопреосвященство, нужно идти сюда, осторожнее, пожалуйста, – здесь начинается винтовая лестница.

Ну вот, Контарини напомнил ему о реальной жизни. Они повернули направо, в тот отсек коридора, где он увидел смутившую его и затем быстро испарившуюся фигуру в сутане.

Никогда не теряя чувства ориентации, Контарини почти бежал, качая головой в такт своим шагам. Вспомнилось, его секретарю было свойственно чувствовать повсюду себя как рыба в воде и находить выход из любой ситуации. Насколько трудно было, например, вести машину по улицам Рима, при большом и хаотичном движении в городе. Конечно, вымпел с флагом Ватикана на капоте означал их право на преимущество. Но и это не всегда выручало. Однако Контарини и здесь, в море автомобилей и автобусов, не терялся. Умел договориться с водителями на площади, со сторожами автостоянок. Говорил с ними спокойно и уверенно, правда, с явным чувством своего превосходства. Последнее, бывало, приводило в бешенство собеседника, но ничто не мешало капеллану достигнуть своей цели – проехать или запарковать машину.

И тогда, в эти моменты кардинал сжимался, задергивал занавески в салоне машины, потому что стыдился резкого тона своего водителя, но при этом никогда не находил мужества укорять его за способы достижения результата. Знал, его смущение заметно, но Контарини умело показывал свою зависимость от него и вынуждал к снисходительности, демонстрируя послушание и кротость.

Спускаясь по узкой винтовой лестнице, он подобрал подол одеяния правой рукой, чтобы не споткнуться. Старые деревянные ступени скрипели при каждом шаге. На лестнице сумрачно – свет от слухового окна едва проникает. Но Контарини шел быстро и, казалось, хорошо видел в этой полутьме. На первой площадке, уже при повороте на нее, они увидели луч света из-под двери, за ней раздавались громкие голоса. Диалог был шумным и беспокойным, похоже, дискутирующим было неважно – слышат их идущие по лестнице или нет. Контарини остановился, обернулся к нему и, слегка улыбнувшись, внимательно посмотрел в глаза. Ждет указаний?

– Идемте же, Контарини… у нас нет времени.

Воспользовавшись приглашением идти дальше, сделал вид, что произнесенные шепотом слова должны были означать не причастность его самого к тем, за дверью, а якобы нежеланием прерывать их оживленную беседу.

– Ну, конечно, Баше Высокопреосвященство, идемте!

Не удивился неестественно оживленному голосу своего секретаря. Смутился что ли Контарини или нет?

Мог поклясться, что Контарини те люди были знакомы, наверняка он знал их по именам. Двумя-тремя пролетами ниже они услышали звук приоткрывающейся двери, и капеллан опять остановился, перегнулся через перила, чтобы посмотреть – кто там.

– Контарини, да перестаньте же, ведь мы опаздываем!

Теперь и он, раздражившись, повысил голос. Это не впервые, когда его секретарь слишком многое на себя берет и хочет спровоцировать его на неосторожный шаг, прикрываясь при этом притворной податливостью в своем служении ему.

Капеллан наконец очнулся и поспешил к следующему пролету лестницы.

Дошли до большой круглой площадки, еще раз спустились, теперь же по широкой лестнице, вошли в крыло дворца, где собрались итальянцы. Проходя в дверь с гербом папы Пия X над ней, услышали:

– Ах, Ваше Высокопреосвященство, какая честь! Преосвященные кардиналы уже у архиепископа Палермо – ждут только вас, – так встретил его приход прелат камеры Его Святейшества. И, после того как поцеловал кольцо, пропустил гостей в помещение.

Тем временем Контарини быстро удалился, чтобы не опоздать на совещание.

– Пожалуйста, Ваше Высокопреосвященство, сюда, в эту сторону.

И быстро-быстро пошел вдоль стены, где были размещены гербы последних понтификов с портретами их секретарей: Мерри дель Валь, Мальоне, Гаспарри, Тардини. Мальвецци последовал за ним. Повернули за угол, обнаружилась длинная лоджия, обращенная на двор Сан Дамазо. В лоджии, сплошь уставленной цветочницами с растущими в них лимонами, он увидел новый коридор, освещенный витражами. Прелат подошел к вырезанной в стене, той же расцветки и поэтому неразличимой, небольшой двери. Открыл ее без стука и посторонился, пропуская вперед кардинала из Турина.

Появился Рабуити, архиепископ из Палермо, пророкотал приветствие глубоким басом. Лицо его излучало веселье, впрочем, как всегда. Губы растянуты в улыбке, создавалось впечатление, что она никогда не исчезает, даже когда нужно решать серьезные и секретные дела, наподобие тех, к которым они должны были вот-вот приступить.