– Как мило с твоей стороны, что пришел, как любезно! Ах, я же говорил нашим друзьям: «Вот увидите, Этторе обязательно придет, увидите, он не пропустит наш завтрак!» – и легонько, как воробей, прихватил Мальвецци за локоть, разворачивая его в сторону другой двери, при проходе через которую из Рабуити полились новые излияния чувств:

– А вот и наш бесценный друг, а вот и наш Этторе!

Вошел в помещение, увидел – гости сидят вокруг роскошно уставленного стола. Накрыто к завтраку, угощение приготовлено с соблюдением установленных правил монахинями из центральных кухонь, – много обильнее того, что ему подавал утром Контарини. Из стены, над головами собравшихся выступало огромное деревянное распятие. Выполненное в классическом стиле Донателло, оно отличалось от того готического, что огорчало его, коленопреклоненного, в собственной келье. Присутствовавшие были в тех же парадных одеяниях, что и он, готовые в любой момент проследовать в Сикстинскую капеллу, где через час должно проходить голосование.

Осмотрел одно за другим лица сидящих. Потом годами они будут появляться вместе с ним на страницах журналов, газет и на экране телевидения. То готовые принять его в своих резиденциях, то в тот момент, когда, рассекая толпу показными улыбками на губах, – как Рабуити, улыбающегося особенно слащаво, – они садились в машину позади него, чтобы сопровождать его в пастырских поездках по Италии. Он не помнил своих комментариев обхаживавшим их журналистам, которым удавалось пробраться за престол святых дворцов, на вопрос о возможности выхода папы из конклава. Кое-кто из сидящих здесь дрожал тогда от одной только мысли об этом, боясь представить себе что-либо подобное. Кое-кто уходил в себя не в силах понять, не то что принять эту горькую чашу. Кое-кто считал себя самым последним человеком, не заслуживающим даже думать об этом. Тем более что, согласно заклинанию против дурного глаза, сложившемуся века назад, каждому иерарху Церкви отказывалось в такой возможности, не говоря уже о надежде на что-либо подобное.

Только у архиепископа из Венеции журналисты не спрашивали ни о чем.

Заметил серебряные сосуды, наполненные шоколадом, тем самым, которым обычно угощали понтификов после первой мессы для восстановления сил после длительного поста. Пока разглядывал волшебство серебряной барочной посуды на столе, которое усиливалось сверканием люстры муранского стекла, зажженной при полном свете дня, увидел Рабуити, придвигающего к нему стул.

– Садись, лучше разговаривать на полный желудок; шоколад все еще горячий, выпей чашечку.

– Да, человек незаменим! Не было другого такого папы, как почивший, который способен был бы нести покой миру и тонко понимать тревоги всего человечества… Теперь мы должны назвать следующего. И надо найти такого, который хотя бы отчасти напоминал прежнего, это не только очень важно, но и трудно, – сразу приступив к главной теме разговора, начал речь экспрессивный архиепископ из Сицилии. И тут же продолжил: – Поэтому мы должны хорошо подготовить голосование и очень постараться организовать большинство. Но для этого надо найти практически идеальные и самые глубокие аргументы. Наша согласованность по цифре большинства обязательна, недопустимо шатание в наших рядах, как это происходило, к сожалению, в последние дни. И до сегодняшнего дня я не хотел опираться на различие в рангах нашей среды.

– Нет, Челсо, я не согласен, – эти дни мы провели не без пользы. Следует вспомнить, что так же мучительно проходили и прежние конклавы: в первые дни были только фейерверки, можно сказать театральные огни, но и они служили для того, чтобы понять, до какого пункта Санто Спирито снизится, – высказал свои соображения епископ из Генуи, Сильвио Марусси.

– Санто Спирито нужно помочь, и прав Рабуити, – откликнулся своим медленным и тяжелым голосом Альфонсо Черини, архиепископ из Милана, которого внимательно выслушали, удовлетворившись тем, что его слова понял каждый.

– Верно, нельзя оставлять Санто Спирито во власти наших долгих размышлений, – согласился архиепископ из Венеции, Альдо Мичели.

– Возможно я тут самый старый, – откликнулся епископ из Флоренции, Никола Джистри, – и хотел бы напомнить, что, когда умер Пий XII,[19]тоже было трудно найти последователя. Так было и после Пия XI,[20]и после Бенедикта XV[21]и, более того, после оставившего нас сиротами перед Первой мировой войной Пия X, которому сегодня возносим славу на алтарях…

– Да, не должны мы унывать, это ведь только мешает обдумывать наиболее благоприятный вариант, – повернувшись к кардиналу из Болоньи, сказал Сиро Феррацци, и в этот момент он коснулся своей груди, обнаружив что оставил нагрудный крест в келье.

– Таким образом, героические добродетели нами почитаемого понтифика, если они будут продемонстрированы, добавят в список святых имя еще одного папы, – подтвердил архиепископ из Неаполя Сальваторе Карапелле, никогда не забывавший задумчивого выражения лица коллеги из Милана.

– Если будут продемонстрированы… – «Да, таки бросил второй камень на гроб покойного», – подумал Этторе Мальвецци, уже понимая, что все ждут его очереди вступить в этот «военный переворот».

И он кинулся на амбразуру, бросая перчатку всем присутствующим:

– Но мы здесь потому, что хотим проголосовать за итальянца, а не для того чтобы выбрать более заслуженного, разве не так?

– Этторе, что ты такое говоришь? Итальянец как раз и будет наиболее заслуженным, если это возможно, – откорректировал его Рабуити, и по причине этой, несколько недипломатичной, выходки он потерял на мгновение слащавость своей улыбки. Он считал себя центральной фигурой в этом разговоре и гордился этим.

– Чего бы нам это ни стоило – итальянец!.. Нужно испробовать все, – пытался настаивать Карапелле, но тут же остановился, когда услышал слова Черини:

– Именно, чего бы нам это ни стоило – именно, итальянца! Чего бы нам это ни стоило!

В воздухе повисла гробовая тишина.

Последние слова последователя Сант Амброджо[22]говорили о том, что он и есть тот самый кандидат, и все должны принять это во внимание. Его фигура и его город наиболее престижны. Однако здесь не хватает кардиналов курии – видимо, не были приглашены на совет, заметил Мальвецци. Это было странно, потому что они были из тех же мест, откуда сам Черини произошел. Может быть это такой тактический ход: прежде они были пасторами епархии, потом стали политиками ватиканской курии.