лишь купировалась препаратами, но если пропустить их приём хоть раз — это означало неминуемую смерть. Я знал об этом с первого дня нашей с ней встречи, но не страшился этого, любил за неутомимое стремление к познанию нового и неизведанного — черта эта была невероятно редка и необходима в профессии геолога. До сих пор не могу простить себя за то, что забыл тогда чёртов шприц — чего не случалось со мною ни разу за два года наших с ней отношений.

Со сжимающимся от ужаса сердцем я помог Полине подняться. Было видно, как нелегко ей это давалось.

— Идти можешь?

Она утвердительно кивнула, но я видел, что идти не могла. Взял её, становившуюся будто бы меньше и меньше с каждой секундой, на руки и понёс, чуть не побежал назад под сгущающиеся сумерки…

Быстро запыхался, гораздо скорее, чем ожидал сам от себя, знал — останавливаться нельзя, брёл неутомимо дальше…

Полина вдруг вцепилась в меня мёртвой хваткой, тихо прошептав:

— Кажется, мы заблудились, опусти меня на землю, — её голос был очень слабым и давался явно нелегко.

Я не слушал, она предприняла ещё одну попытку остановить меня, к глазам которого начали подступать скупые мужские слёзы, Полина была права — похоже мы заблудились.

— Мне нужно тебе кое-что сказать…

Она усилием выпуталась из моих рук, упав в высокую траву. Облокотившись из последних сил, Полина произнесла слова, которые отпечатались в моей памяти, думается, навсегда:

— Бог даёт и забирает жизнь…

— При чём здесь Бог! Во всём виноват я! — вспылил, силясь вновь поднять её, но Полина сопротивлялась:

— Не кори себя… И вот что пообещай: ты найдёшь эти чудо-цветы, о которых говорили грибники, тогда, может быть, поймёшь и увидишь руку Бога, поймёшь, зачем я верю в него…

Закашлявшись кровью, она потеряла сознание, а я, в конце концов, потерял её…

Много и много раз за тем ходил в дышащую неизвестность — в этот проклятый Уральский лес в поисках чудо-цветов. Но всякий раз тщетно — всякий раз не находил что-то большее обычных одуванчиков. Наконец, разыскал тех грибников, утверждавших, что поляна существует, и якобы однажды видевших её. С ними я бродил днями, пока мы не наткнулись на то самое место, о котором они говорили — или они лишь убедили меня в том, что это именно оно. Там росли самые обыкновенные цветы, коих на земле миллионы, если не миллиарды: орхидеи и колокольчики. Красиво, но обычно. Глядя на них, я так и не увидел руку Бога, не понял, зачем ей был важен дядька, расквитавшийся с ней по моей вине, моими руками… очевидно, мне нужно было отыскать настоящие чудо-цветы, достойные памяти Полины…

С одержимостью я искал похожие сообщения о народных находках, пока судьба не свела меня с Мишей и предложившим отправиться в глухую Сибирь. Я был уверен — уж эти цветы с поляны чудес, растущие в январе на свежем воздухе — есть не только проявление божественной руки, они без сомнения достойны Полины, погибшей из-за моей ошибки и невнимательности…

5

Меня разбудил Мишин голос:

— Федь, давай вставай.

Я кое-как протёр глаза, глядя на его усталое, немного обеспокоенное, лицо. Маски, несмотря на тяжёлый ночной мороз, на нём не было:

— Что… что-то случилось?.. — после сна я был сам не свой, кажется, на щеках сохли слёзы.

— Твоя очередь дежурить, — ответил он раздражённо, не смотря на меня, взгляд его блуждал где-то по округе.

Я не нашёлся что ответить, глянул на часы, действительно, было немногим больше трёх часов утра.

— Ты перевёл мои часы? — не поверил я своим глазам, вздрагивая от холода, пробравшегося в мою палатку, или так ощущались отголоски прошлого?

— Что? — устало и немного гневно переспросил Миша, посмотрев на меня немигающим взглядом, отчего-то чуть не плача.

— Ты перевёл мои часы? Я только что дежурил.

— Не дури, Федь, сейчас не время для шуток, давай быстрее, не представляешь, как я хочу сейчас уснуть, — на его лице стояла маска подступавшей паники, чуть ли не ужаса, уж не видел ли он тоже что-то, как и я? А может, ему также снился сон, от которого он ещё не отошёл?

Но в тот момент я не стал его расспрашивать, у меня тогда, кажется, душа блуждала в пятках и неприятный холодок гулял по спине. Когда же, кое-как собравшись с мыслями, выбрался из палатки к лампе-ночнику, Миша уже посапывал, недовольно и боязно хмурясь…

6

Утро следующего дня выдалось на редкость гадким. Выспаться, похоже, удалось только Борису Николаевичу, дежурившим первым. Он старался поднять нам, бледным и заспанным, настроение, но выходило слабо.

Позавтракав и заметя следы своего пребывания, мы двинулись дальше в сердце Сибири. Наш командир, руководствуясь картой, нарисованной охотниками, бывшими до этого тут, и компасом, уверенно прокладывал дорогу вперёд. Мне трудно описать то утро и последующий за ним день — силы постепенно покидали меня. Думаю, так происходило во многом потому, что воспоминания недалёкого прошлого вновь возымели надо мной власть.

Природа вокруг сгущала краски: солнце почти не показывало свой лик, ветер старался порвать на нас куртки и, кажется, резал кости, которые не переставали ныть после ночи. Хуже того — Миша заболел. Его лающий кашель нарушал тишину, и похоже это и вызывало в природе необычайный гнев. Он, запинаясь, пытался зачитать нам свои новые стихи, которые написал этим утром, но чувствовалось, как тяжело ему давалось говорить:

Дышат мне в спину насмешки судьбы…

Люди Сибири смеются, кричат…

Знали, что будет всё так — и плетьми…

Крошат мой дух, заклинают страдать…

Спрятано что-то в поляне чудес…

Мы не должны узнавать, но идём…

Чёртовый холод — убийственный бес…

Он пожелал — и убьёт хоть сквозь сон…

Мы шли дальше молча. Старались и беречь силы, и лишний раз не докучать друг другу.

— Это не указано на карте, — остановил нас Борис Николаевич.

Перед нашей вереницей за деревьями предстала избушка, скорее всего, охотничий домик. Но их всегда отмечают на картах или, по крайней мере, говорят о наличии убежища от лютых январских морозов. Было по-настоящему невероятно найти строение здесь, бывшее далеко от городов и рек.

— Сегодня заночуем здесь, — решил наш командир, поглядывая преимущественно на Мишу, который от этого чуть ли не взорвался:

— Не нужно на меня так смотреть, я не якорь и в состоянии идти дальше! К чёрту дом, осталось немного, чуть что заночуем в лесу как в прошлый