а там выскользнет через дверь для слуг. Второй выход всегда был на кухне, чтобы повозки торговцев не мешались у парадной двери. Шарвай отправится к моей подруге и передаст ей записку — она собиралась к родственникам в другой город и сумеет узнать, как действовать дальше. Мы с Лизи дружили с детства, и не было причин сомневаться в ней. Это она помогла очнуться и понять, что время скорби минуло.

Все прошло идеально. Шарвай увели на кухню, а меня проводили в светлую гостиную с высоким потолком. В центре стоял лакированный столик, софа и несколько стульев. Цветы на обоях, светлые шторы и мирная городская жизнь за окном. И у меня будет красивый уютный дом подальше отсюда.

Повитуха Олва Беркл — старшая сестра Аделфа. У них были одинаковые внимательные глаза и добрые улыбки. Только лицо Олвы покрывали мелкие морщинки, а в волосах виднелись седые волоски.

— Как жаль, что вы не предупредили о визите, — говорила Олва, когда мы устроились за столиком. — Брат будет ревновать.

Вряд ли она знала о террасе — слишком спокойно говорила, пока разливала чай. Как же она походила на Аделфа. Он не приходил к ней днем, чтобы не смущать посетительниц, и от этого становилось грустно.

С опекуном не построить планы, но стыдно из-за нежданного визита было мне. Олва не огорчилась и ласково расспрашивала, чем может помочь. Не знаю, что говорилось в таких случаях, да и тема деликатная. Так и сказала, сославшись на свадьбу и волнение за здоровье.

Служанка проводила меня в небольшую комнату. Из мебели была только ширма, шкаф и низкий стол, накрытый простыней. Светлые обои и штора на окне, пустота — так неуютно после гостиной. С помощью служанки я разделась, надела свободную рубаху и легла на стол. Она нагло задрала рубашку и накрыла весь срам простыней. Вот так взяла и задрала, будто ничего не было. Я привыкла к взгляду Шарвай, но такая простота незнакомки дико смущала. Скорее бы все закончилось.

Служанка ушла, и скоро в коридоре раздались шаги, открылась дверь… это была не Олва. Взгляд упал на серую рубашку с белым узором и черный шейный платок. У ворота сияла брошь, по цвету близкая к глазам вошедшего — серо-голубым. Аделф. В первую секунду я не удивилась, могла только рассматривать его аккуратное лицо и полуулыбку. Шелковая рубашка поблескивала при вдохах, длинные пальцы напоминали об удовольствии и полумраке.

Я могла бы возмутиться, а Аделф сказал бы, что ошибся дверью. Но тогда он уйдет, и останутся сомнения, неприятный осмотр и мрачный дом, где за каждой дверью скрывалась гадость. Нет, мне требовалась немного радости и понимания, что стоило бороться за свободу.

— Ты здесь? — спросила я и села.

Аделф улыбнулся шире. Он закрыл дверь и прижался к ней спиной, скрестив руки на груди.

— Сегодня сестра не ждала посетителей. Когда сообщили, что внизу ждет гостья, мы решили, что мне лучше не показываться.

Он прищурился, глаза сверкали — любовался. Стало неловко от мысли, что на мне было так мало одежды. Аделф уже трогал, но все равно как-то…

— Значит, ты рассказал ей? — спросила я.

— Нет, — он качнул головой, — она и сама все видит.

— И решила подарить меня тебе?

Подумалось, что эти двое составили коварный план, чтобы выдать меня за Аделфа и получить состояние родителей. Обида кольнула, но я и не питала иллюзий на его счет. Возможно, стоило забыть о других и подумать о собственных желаниях. Хотелось снова почувствовать себя в мужских объятиях, вспомнить, что близость — нечто большее, чем забавы опекуна. Я была женщиной и хотела наслаждаться этим.

— Конечно, нет. — Аделф нахмурился. — Просто она подумала, что тебе будут приятнее мои услуги.

Он притворно-виновато опустил глаза, но хитрая улыбка не исчезла. Проказник — в этом весь Аделф. Но я не ждала такого от Олвы, она казалась серьезной и слишком взрослой.

Не получалось рассердиться, ведь только что сбылись желания.

— И можно быть уверенной, что твои услуги не повлекут последствий? — спросила я.

Аделф обвел меня долгим, любовным взглядом. Он медленно направился вперед, приговаривая:

— Олва будет хранить эту тайну, ведь слухи могут повредить мне. А ты… разве в прошлый раз я не доказал, что со мной можно договориться?

Олве действительно незачем раскрывать рот. Кучер и лакей не видели Аделфа, что до нравственности… когда еще жить для себя, если не в пору молодости?

Аделф приближался и лукаво улыбался, каблуки мягко стучали об пол, отсчитывая мгновения. Обнимет? Поцелует? Просто прикоснется? В животе потеплело от этих мыслей, нагота еще смущала, но в ней появилась и прелесть. Оказаться наедине с мужчиной и чувствовать мнимую беспомощность было невероятно сладко.

Он замер рядом, и я закрыла глаза, вдыхая легкий, чуть терпкий аромат духов. Затем пришло тепло рук и невесомые касания. Вдруг Аделф резко притянул меня к себе и поцеловал. Он нетерпеливо дышал и перебирал пальцами волосы, но губами скорее ласкал. Жаркий рот, влажные звуки, неугомонные руки — эти крохи просто с ума сводили. Хотелось больше, не прерывая медлительность и томительное удовольствие… хотелось всего сразу.

Я гладила плечи Аделфа, когда он так же резко отстранился.

— Ложись. — Выдох в самые губы — нежный приказ. Возможно, он не собирался доминировать, но как противиться страстному голосу?

Я легла и расправила простыню на ногах. Опустила бы рубашку пониже, пока Аделф звенел чем-то в шкафу, но не успела. Пора бы избавиться от стеснения, но здесь было столько света… непривычно.

Он навис надо мной и принялся закатывать рукава рубашки. При этом так довольно улыбаясь, что я засмеялась. В его левой руке блестела маленькая серебряная баночка, но лицо Аделфа интересовало больше: волосы упали на него, и глаза стали загадочными.

Закончив, он наклонился ко мне и снова поцеловал. Теперь требовательно, покусывая губы, глубоко проникая языком и постанывая. Когда он отстранился, я потянулась следом, но ощутила ладонь у ключиц. Это место не скрывала ткань; смесь желания, нетерпения и смятения колотилась вторым пульсом, но останавливаться не хотелось.

Аделф заметил мою реакцию и осыпал лицо поцелуями, ладонь грела, дыхание на лице — чувственно до невозможного. Аделф медленно двигал рукой вниз, и мышцы в животе напрягались. Он не торопился и не лез под рубашку, а накрыл грудь поверх нее. Соски напряглись до сладкой, будоражащей боли. Я затаила дыхание и выгнулась — такая мелочь, а в теле уже метались колючие вспышки.

Губы Аделфа замерли в миллиметре от моих. Раскрытые, влажные, горячие. Я бы прильнула к