Мне тоже очень интересно услышать ответ. Я еще могу понять брак по расчету, но зачем действительно пудрить мозги и притворяться влюбленным?

— Деньги, дорогой друг, — вздыхает. ― Таким, как ты этого не понять. Торнтоны имеют прямое отношение к королевской семье и состояние не считают.

― И Спайки бы не считали, ― спокойно отвечает. — Но кто-то очень любит покер, Джефф.

― Я так снимаю напряжение. Как еще развлечься джентльмену?

― Ты не пытался куда-нибудь вложить? Я предлагал тебе. Два моих корабля уже покинули берега Аквилании.

— Аристократу не подобает работать. Пусть плебеи этим занимаются.

― Я не плебей…

— Ты герцог, Тор. А герцогу можно все, что не позволительно барону. Ты себя никак не опозоришь. На твои занятия смотрят сквозь пальцы, мои оценивают под увеличительным стеклом. Ее мать пообещала мне закрытие всех долгов, если я очарую Жабу. Без магии. Это условие.

― Так не терпится дочь с рук сбыть?

― Там что-то с завещанием ее покойного мужа. Вив его любимицей была. Как знал старый хрыч, что мир преждевременно покинет. И какие-то условия поставил любимой жене. Иначе кто бы такую ​​уродину взял замуж.

Горло сжимает ледяной рукой. У Вив там, в воспоминаниях. И у меня здесь, на диване. Я прижимаю ладонь к шее, словно хочу разорвать невидимую петлю. Хочу остановить эти ужасные воспоминания, ее боль чувствую как свою. Но и знать, что дальше, хочу.

Сижу неподвижно, таращусь на Торнтона, и по барабану, как это выглядит со стороны. А там, в голове, Вивьен совершает неосторожное движение. Ей больно и тяжело. Глупый корсет мешает сделать вдох, даже всхлипнуть невозможно. И голова кружится от голода. Мать запретила даже маленький листик салата съесть.

Слезы выступают на глазах, а сердце разбивается вдребезги. Она верила Джеффри. Действительно считала, что он любит. И даже когда заикалась о своей несуразной фигуре, жених уверял, что она идеальна. А прекраснее всего у Вив ее добрая и нежная душа. И целовал так сладко, и ласкал.

Прятаться больше нет смысла. Выхожу из-за куста. Рука тянется к кольцу. Оно тесно сидит на пальце. Я дергаю раз, второй, до боли рву, выкручиваю, скребя нежную кожу.

― Вив, дорогая, ― Джефф меняется в тот же миг. Пока не знает, что я все слышала.

Это его «милая» режет по-живому. После услышанного звучит издевательством. Дергаю обручальное кольцо сильнее, кажется, сдираю с кожей.

— Что ты делаешь, любимая? — наконец, он все понимает.

— Я… разрываю… помолвку, — выдавливаю хрипло. Кольцо, наконец, снимается с пальца, и я бросаю его в Джеффри.

Золотой ободок ударяется прямо в то место, где под ребрами прячется его жестокое сердце, а я разворачиваюсь и бегу. И где-то за горизонтом уже слышится первый грохот грома.

А тут, в гостиной, внезапно вскакиваю на ноги, чувствуя не только гнев, но и отвращение к каждому из присутствующих.

* * *

― Вив? — за мной вскакивает и Джеффри.

Он снова не понимает, что случилось. Наверное, с того дня прошло немало времени. Но для меня все кажется свежим и болезненным, словно случилось несколько минут назад. И хоть ноет не мое сердце, сердце Вивьен, но мне так жаль ее, что чуть не плачу. И лорда Спайка награждаю таким гневным взглядом, что чудо, как он не падает замертво на этом самом месте.

Лорд Торнтон подается вперед, а Гортензия и Селеста ошарашено моргают.

— Лорд Спайк, — едва сдерживаюсь, чтобы говорить спокойно. ― Мне кажется, мы решили все вопросы в прошлый раз. Чем заслужила сегодняшний визит?

— Но Вив… — лицо Джеффри вытягивается. ― Леди Роуз заверила…

— Очевидно, леди Роуз что-то напутала, — поджимаю губы.

От эмоций дыхание учащается. Корсет жмет беспощадно. Я стараюсь немного успокоиться, делать менее глубокие вдохи, но все вертится перед глазами, плывет, и желудок сжимается от боли. Вспоминаю, что ничего не ела, с того самого времени, как проснулась. Более того, никто и не предлагал. Умышленно или забыли?

— Вив, — тихо шипит Селеста. Угрожающе. Как гадюка по весне.

Я бросаю на нее изумленный взгляд. Она яростно прищуривает глаза и делает красноречивый жест, означающий, что головы мне не сносить. Гортензия чуть не плачет.

Господи-боже, что же это такое! Какое их собачье дело, приму ли я предложение лорда Спайка? Наоборот, лучше, если откажусь ― станет больше женихов в этом цветнике.

― Я уже… ― хочу сказать, восемнадцать лет Вив, но не знаю сколько самой Вивьен, поэтому быстренько исправляюсь. — Я уже много лет Вив.

— Хочешь старой девой остаться? Это последний твой шанс! — позорит перед всеми разгневанная Селеста.

Задираю подбородок. Помню о гордой жабе.

— Знаешь, Селеста, есть одна весьма известная мудрость. Древняя. Очень. Так вот, она звучит так: «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало!»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не слышала такую, — моргает. Но сэндвич откладывает.

Краем глаза замечаю изумленный взгляд Торнтона. Ох, черт! Омар Хаям здесь вряд ли кому-нибудь известен. Не повредит ли мне упоминание известного восточного философа. Но держу моську невозмутимо. Раз решила играть гордую жабу, то надо до конца держаться.

— Не удивлена, — фыркаю. Тоже моргаю, пытаясь прогнать черные мушки перед глазами. Шатаюсь, чувствуя, как не хватает воздуха. В груди разливается боль. Голова идет кругом, жжет под ребрами, будто ножом режут легкие. Вот, кажется, и последствия Сариной магии. Прижимаю ладонь к сердцу. Бьется. Слишком часто.

Хватаюсь за край корсета и оттягиваю его, чтобы хоть чуть-чуть вдохнуть воздух.

― Леди Вивьен! — шагает ко мне лорд Торнтон.

Отступаю, качаю головой так сильно, что непослушные кудряшки выбиваются из прически.

— Не подходите, — выставляю ладонь. Как будто это может его остановить. ― Стойте на месте!

Но лорд Торнтон не обращает внимания на мои слова. Еще один шаг, и он уже почти в упор. Моя рука упирается в его грудь. Второй дергаю воротник, и шелковая ткань платья жалобно трещит.

— Успокойтесь, — вкрадчиво произносит. Бархатный голос запускает по позвоночнику ручеек колючих мурашек. Хватаю ртом воздух, задыхаюсь. Корсет давит еще сильнее, а ноги подкашиваются.

«Так и знала, что добром это не кончится…», ― обречено думаю, прежде чем полностью потерять сознание и позорно упасть на руки самому завидному холостяку этого сезона. Леди Роуз меня убьет.

* * *

— Мама! Она опять все испортила! — сквозь паутину бреда слышу недовольный голос.

Селеста. Кто еще. Рядом всхлипывает Гортензия.

— Мы будем до старости в девках ходить, Вив снова ему отказала!

Разлепляю тяжелые веки, сквозь ресницы осматриваю комнату. Кто бы сомневался, все они