Валера с опаской посмотрел на Михаила, на бутылку водки, свою рюмку.

– Миша в тюрьме заразился. Но ты не бойся, у него закрытая форма, для других он не опасен, – сказала Женя.

– Да, опасен только для себя самого,– подтвердил Михаил и закашлялся.

Как ни странно, Михаил, выдавливавший из себя по слову в час, явно доминировал над окружающими. Был этаким альфа-самцом. За счет чего, Валера совершенно не понимал.

Слово «харизма» не было ему знакомо. Тем более, не была ему знакома научная полемика, посвященная этому феномену. Но сам феномен он ощущал совершенно ясно. В какой-то момент он про себя даже сравнил Мишу с попом. Внешних сходств не было и в помине. Но сама манера держаться… вы – приход, а я ваш пастырь. Мелите, что хотите, но в нужный момент я скажу свое веское слово и расставлю все по своим местам.

О чем бы ни зашла речь, все заканчивалось парой-тройкой его слов, после чего говорить было уже не о чем.

Даже кашлял Миша как-то солидно, в паузах между разговорами, никого не перебивая, но при этом внушительно, как бы напоминая окружающим, кто здесь главный.

Михаил был истинным харизматиком. Он совершенно не ставил перед собой цели доминировать. Все у него получалось органично, само собой. Думается, он и сам не понимал, какое впечатление производит на окружающих.

Впрочем, сравнение с попом приходило на ум Валеры раньше. Сейчас же он проклинал его, на чем свет стоит. Научись кто-то читать чужие мысли, стенограмма размышлений Валеры на Мишин счет состояла бы из одних пробелов и запикиваний.

Если бы сейчас Валера решил составить список претензий к Мише, то он оказался бы пуст. Кроме эмоций, ему решительно нечего было предъявить Михаилу.

Как любой человек, немногого достигший в жизни, Валера часто завидовал другим. Его раздражали и бесили (а как же иначе?) новые русские (это те, у кого была своя квартира, машина, дача), начальники (потому, что воры), семейные (потому что подкаблучники), ученые (с которыми он лично никогда не сталкивался), ведущие здоровый образ жизни и т.п. Отдельной строкой бесило Валеру все, что было связано с политикой.

Но максимум, на что толкал его негатив, это чиркнуть ключом по чужой машине или плюнуть на дорогую дверь состоятельного соседа. Настоящей же ненависти к перечисленным гражданам он никогда не испытывал. И этому было логическое объяснение: всех их Валера считал недоумками, себя же – безусловно умным человеком. Поговорку «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» Валера слышал, но не совсем понял ее смысл. Впрочем, если бы он его и понял, это никак бы не повлияло на его мировоззрение. Сотню объективных причин своей несостоятельности он нашел бы за пару минут.

Но туберкулезник, этот несчастный, больной полуБОМЖ, не являл собой ничего, достойного зависти. Наоборот, на его фоне любой почувствовал бы себя счастливчиком! Михаил не пытался никого задеть, никому ничего не доказывал. Даже его чертова харизматичность, и та была неосознанной, не направленной против кого-либо. Но именно он, Миша, вызывал у Валеры высшую степень неприязни – настоящую ненависть.

В этом месте мне становится жаль, что письменная речь не способна передать эмоции рассказчика. Может показаться, что я недолюбливаю своего героя, насмехаюсь над ним.

Да, возможно, самую малость, но не более.

Пацанская надстройка, над которой я тут слегка подтруниваю, диктующая Валере сою модель поведения, не так проста как кажется, не сводима к условиям жизни малообразованного человека в недоразвитой среде.

Думается, она ни что иное, как отголосок какой-то древней и универсальной модели поведения всего мужского рода, до сих пор, в той или иной степени, присущей всем мужчинам: от слесаря сантехника до дирижера симфонического оркестра, от бездомного алкоголика до топ-стилиста гетеросексуала, если такие конечно бывают.

И то, что Валера оказался к первым ближе, чем ко вторым, едва ли дает право презирать его. Сами-то мы, так ли далеко ушли от него? И вообще, ушли ли?

– Ладно, пойдем, наверное… сказал Миша, – Давай-ка, по последней и двинем на выход.

Ни с кем не чокаясь, Миша выпил рюмку, взял с тарелки подуставший соленый помидор, прокусил дырку в кожице и с клокочущим звуком всосал в себя его содержимое, причмокнув в конце.

Чувство омерзения подступило к самому горлу Валеры. Он представил, что все внутренности этого человека, изъеденные болезнью, были похожи на содержимое высосанного помидора. И эта ходячая клоака сейчас встанет, сморозит на последок какую-нибудь чушь, кашлянет и покинет их, обняв костлявой рукой Женю… Нет, невозможно! Последний барьер, удерживавший от фатального шага, пал.

Валера ощутил, что перед ним не человек, а лишь человекообразная оболочка, наполненная мерзостями. Убить его, это уже, собственно, и не убийство, а акт доброй воли по отношению к остальному человечеству.

Валера быстро поднялся, обошел стол, взял с него кухонный нож и резко, снизу, ударил им туберкулезника. Удар пришелся в щеку. Миша как-то обыденно посмотрел на него и медленно поднял руку к лицу.

Ситуация вышла комичная. Валера, а-ля боксер, чей удар должен быть не только сильным, но и точным, попал в щеку… Бешенство, вызванное досадой на собственный промах, достигло пика. Следующим ударом Валера попал в ребро Миши. Нож ткнулся во что-то твердое и чуть не вылетел из валериной руки. Машинально он чуть повернул нож, так что его лезвие встало в горизонтальное положение. Третий удар, нанесенный практически без паузы, вошел уже между ребер.

Валере показалось, что он почувствовал неоднородность пронзенных тканей. Не издав никаких звуков, Миша откинулся на спинку дивана и застыл.

Даже умер Михаил как-то оскорбительно для Валеры: спокойно, с достоинством. Ни страха в глазах, ни предсмертных хрипов. Крови, и то особо не натекло.

Собутыльники отреагировали на случившееся вяло. Поразило то, как повела себя Женя. Искреннее горе отпечаталось на ее лице. Наклонившись над Мишей, она стала осматривать его грудь, гладя при этом его продырявленную щеку. Что случилось с туберкулезником, волновало ее гораздо сильнее, чем перспектива самой получить удар ножом от незнакомого психопата. На горе-Дон-Жуана она даже не посмотрела.

Валера схватил пакет с боксерскими перчатками, быстро вышел в коридор, собрался и без препятствий покинул бомжовый притон. Нож он прихватил с собой.

От произошедшего и выпитого у него шумело в голове, и стала наваливаться усталость. День явно затянулся, а закончился и вовсе отвратно. Ничего, кроме желания попасть домой, не было.

* * *

Утро понедельника вышло недобрым. Мандраш, охвативший Валеру при первых воспоминаниях о содеянном, постепенно отступил. На