и не смог вспомнить, где он раньше его видел. Меж тем, Миша был именно тем парнем, который посоветовал ему в КПЗ не говорить про нож. Его действительно было трудно узнать, с тех пор болезнь сильно изменила его черты.

По иронии судьбы получилось, что добрый совет, данный Мишей когда-то напуганному пареньку, стоил ему в итоге жизни.

* * *

Уже два года, как Валера отбывает наказание. За это время он еще больше отточил мастерство маневрирования между тюремным начальством и заключенными. УДО вновь сияет перед ним путеводной звездой.

В тюремной иерархии он прочно занял свое место, не самое авторитетное, но и не последнее.

Услышав случайно слово «амнистия», Валера весь превращается в слух и жадно внимает этой информации. Слабый огонек надежды вспыхивает в нем в этот момент. Но старый зек, проведший на зонах лет тридцать, сказал Валере, что его статья никогда не попадет под амнистию. Не было на его памяти ничего подобного. В последний раз, власти решались на столь авантюрный шаг холодным летом пятьдесят третьего. А более – никогда.

Еще Валера слышал о некоем секретном приказе, в соответствии с которым, только не смейтесь, в случае войны, осужденные за тяжкие преступления подлежали расстрелу, ну, что б не стали пятой колонной врага. На этой почве Валера стал опасаться войны и немного интересоваться политикой, пока только внешней.

Иногда он ходит в церковь, являющую собой типичный образчик тюремного зодчества – сделанную преимущественно из дерева, бесталанно, но с большим тщанием. Но глядя на свеженамалеванные образа, он никак не может поверить в присутствие здесь божественных сил. Правда, окажись Валера в храме Христа Спасителя при всем его клире, он и тогда навряд ли уверовал бы.

Верующим человеком Валера не стал, но посещает службы, поскольку неверие в распятого Христа на зоне гладко сходит с рук только мусульманам. Для остальных же это как знак качества со знаком минус. Видимая набожность стала второй натурой заключенных. Почему видимая?

Не хочу оскорблять ни чьих религиозных чувств, но практически никто здесь, в тюрьме, не раскаивается в своих преступлениях. Жалеют о собственной неопытности и легкомыслии, проклинают Его Величество случай, злого прокурора, бездарного адвоката, безразличного судью. Клянут систему и почему-то часто вспоминают сталинские лагеря, хотя последний, кто их видел вживую, умер лет двадцать назад.

Но, ни слова сочувствия по отношению к пострадавшим не дождетесь вы от этих неофитов. Прося у бога облегчения своей участи, ни один из них не помолился о здоровье ограбленных или за упокой убитых.

Да, прав Валера. Не живет бог в этих стенах, и не важно, кто их расписал, художник-зек или гениальный иконописец. Бог живет лишь в душе человека. Но, чтобы он в ней поселился, необходимо два условия: на него должен быть запрос и место в этой душе.

У Валеры пока нет ни того, ни другого. В его душе не кипят страсти и противоречия, раздирающие личность и требующие в качестве арбитра высшую субстанцию. Он не задается вопросами, ответы на которые непостижимы для смертных и могут быть даны лишь Абсолютом. Даже греха, жаждущего отпущения, Валера за собой не чувствует. Нет, он знает, что совершил преступление, что виновен… и даже приговор не считает чрезмерно суровым… Но вот осознание греха так его и не посетило.

Всякий раз, когда Валера вспоминает о Мише, его память упирается в реплику опера, случайно брошенную им в день задержания: «Редкий гондон был этот Михаил Ломов!». Эта грубая, неуместная фраза, не известно зачем брошенная неопрятным представителем власти с железной уверенностью в глазах, клеймом пропечаталась в мозгу убийцы, стала для него своего рода индульгенцией. Словно высшие силы, устами этого опера, задним числом, благословили, одобрили убийство Миши.

Эта мерзкая фраза, как чугунная крышка от колодезного люка, легла в сознании Валеры на то место, где со временем, робким ростком, могло взойти раскаяние. И, кто знает, возможно оттуда же, когда-нибудь, в его душу тихо постучится бог, что бы заменить наконец собой мятежного пацана, подарить столь необходимое человеку прощение, упразднить вину и отпустить грех.

Впрочем, все еще может измениться. Валера достаточно молод и вся жизнь у него, по сути, впереди.

О Жене Валера никогда не вспоминает.

* * *

Одним из первых, историю о Валере прочитал мой друг. На вопрос, понравилось ли ему, он ответил утвердительно. Но при этом посетовал на слишком длинные отступления и описания. Ты, говорит, чуть ли не поллюции его описал.

По его просьбе излагаю историю Валеры в сокращенном виде:

Недоумок из спального района пошел бухать с незнакомыми БОМЖами.

В ходе пьянки он приревновал девку к одному из алкашей и зарезал его кухонным ножом.

Менты поймали убивца, и он заехал на зону на одиннадцать лет.

Все.